Когда вышла замуж, профессия как-то резко оказалась в прошлом. Я не бунтовала, жизнь была заполнена заботой о любимом муже, дочках. Но ощущение, что внутри пустая лакуна, которую нужно заполнить для равновесия и гармонии, всегда оставалось. Долгое время не могла ходить в театр, особенно если после спектакля друзья звали зайти за кулисы. Я там вдыхала въевшийся во все, знакомый до дрожи театральный запах пыли и грима, и сердце начинало щемить. Ощущала себя лошадью, которая почувствовала запах опилок на манеже. Наверное, если бы этого ощущения неудовольствия не было, я не отважилась бы начать все с нуля.
— Придя много лет назад в вашу парижскую квартиру, я увидела красавицу, к тому же талантливую молодую женщину из хорошей семьи. Думаю, недостатка в мужском внимании вы не испытывали никогда. Что такого увидели во Владимире Теодоровиче, что привлекло вас на всю жизнь?
— Честно, никогда не ощущала себя красавицей. И про мужское внимание вы преувеличиваете. Никакого гарнизона поклонников вокруг меня не наблюдалось. Что было в Володе? Встречаешь человека и понимаешь: это твое. Хотя у нас разные группы крови. Конечно, поразил его безумный дар, но все знают, насколько он талантлив. Мой папа тоже был скрипачом, у него был изумительный звук, они с Володей учились у одного педагога Юрия Янкелевича. Но звук Володиной скрипки притягивал как магнит. Вся моя жизнь была пронизана папиным волнением перед выходом на сцену. Когда я услышала, как играет Володя, подумала: наконец-то рядом со мной человек, который в отличие от моего отца будет выходить на сцену, ни секунды не волнуясь. Боже, как же я ошибалась! Волнение Спивакова оказалось больше раз в десять.
Ему может не понравиться то, что скажу, но Володя не обладал типажом мужчины, который меня привлекал. Но меня притянуло в нем все вместе — голос, глаза, руки, запах, чувство юмора, интеллект, безумная щедрость. Когда влюбляешься, не рассуждаешь.
— Между вами 18-летняя разница в возрасте. Когда вы встретились, Спиваков был звездой. Как вы ощущали себя рядом? Случалось, что муж ставил вопрос ребром: будем поступать по-моему, а не так, как хочешь ты?
— В нашей с ним семейной жизни муж говорил: реши ты — вот как скажешь, так и будет. Может потому, что он всю жизнь, даже когда повзрослел, жил среди женщин: кроме папы, были мама, сестра, первая жена, потом вторая дама сердца... Всю ответственность, которая не касается его дела, Володя с удовольствием перекладывал на тех, кто рядом. Он всегда был освобожден и от быта, и от принятия судьбоносных решений. Ответственность за это и в нашей семье в основном лежала на мне, в какой-то момент даже по творческим вопросам. Никогда не слышала: я так сказал, значит, едем туда-то. Всегда было: как ты решишь, как ты считаешь нужным. Зачастую мне хотелось скинуть с себя груз ответственности, чтобы он решил за меня, куда мы идем, что мы едим, где мы отдыхаем, где живем. Пожалуй, единственное решение, которое он принял за меня, это наша «эмиграция» в Испанию, он не спрашивал, просто поставил перед фактом: мы с «Виртуозами Москвы» переселяемся в Испанию по контракту на несколько лет.
— Лихие девяностые, здесь все рушилось...
— Да, Спиваков боялся, что развалится его уникальный оркестр, он уже начинал разваливаться, музыканты стали уезжать в другие страны, поступать в другие оркестры. И тогда возникла единственная возможность его сохранить: Владимиру Теодоровичу предложили перевезти весь оркестр на Запад, что он и сделал. Я туда не рвалась.
