Я сделал все, чтобы больше никогда не разочаровать родителей. Семья для меня всегда стояла на первом месте. Нет ничего дороже, чем смех и здоровье любимых людей. Сейчас, когда мне тридцать четыре, это даже где-то тормозит, не дает возможности оступиться или пошалить, я ведь запретил себе столько всего, чтобы это не могло огорчить родных. При этом они никогда не осуждали меня, не говорили: «Филипп, так нельзя. Мы тебе запрещаем».
— Как вы оказались в Москве? Адаптировались сложно?
— Переехал сюда с легким сердцем. Сначала маму позвали работать в Центр имени Всеволода Мейерхольда помощником режиссера к Валерию Владимировичу Фокину. Ей уже исполнилось пятьдесят два года, и естественно, срываться в Москву, оставив мужа и ребенка, было страшно. Помню, я тогда сказал: «Мам, мне кажется, нужно попробовать. Если не получится, вернешься. А не поедешь, будешь потом жалеть...» Мы очень хотели, чтобы все получилось, но когда она позвонила и сказала, что ее взяли, не поверили.
Знаете, когда мама улетела в Москву, я приехал в театр с папой, и мне показалось, что свет оттуда ушел... Говорят, незаменимых людей нет. Неправда! Мама всегда была центром вселенной и на работе, и в семье...
Через полгода мы с папой продали квартиру и перебрались в Подмосковье. Папе пришлось много работать, сыграть, наверное, двести детских спектаклей, чтобы оплатить мне школу.
Я сдавал экзамены за десятый и одиннадцатый классы экстерном, хотел пораньше поступить в институт. Но в первый год провалился, никуда не взяли. В Щукинском училище дошел до конкурса, и там меня развернули, сказали, мол, слишком молод. Меня эти слова здорово подкосили.
Я страшно хотел учиться, мечтал, что появятся настоящие друзья, которых никогда не имел. В юности приятелями были люди из папиного окружения либо его студенты, то есть взрослые. Когда переехали, стало еще тяжелее. Притом что я всегда любил Москву, хотел жить только здесь, поначалу чувствовал какую-то враждебность. Думаю, это связано с переходным возрастом. Ходил все время в наушниках, в капюшоне, слушал музыку и думал, что меня никто не понимает и я никому не нужен. Сейчас с улыбкой смотрю на таких подростков. Хочется их успокоить: ребята, все проходит!
