«Расписывать храм? Писать Богородицу? После всего, что создано титанами Возрождения? И кому? Ему, Виктору Васнецову, так и не окончившему Санкт-Петербургской академии? Да полно вам!» — и вдруг идея, пришедшая как озарение, — взять композицию для образа Богоматери с давеча увиденной картины: жена, вынесшая на улицу полугодовалого сына Мишу, и мальчик, потянувшийся с ее рук за пушистыми весенними облачками, плывущими в вышине.
Кинулся к столу, зарисовал для памяти, но сразу же вслед за сладостным вдохновением волной окатил страх: «А что если Суриков согласится?» Так до самого утра, как заведенный, и мерил он вдоль и поперек комнату «Яшкиного дома» — небольшого флигеля-мастерской, специально выстроенного Саввой Мамонтовым для художников, гостивших в его имении Абрамцево. Едва рассвело, побежал на почту — давать телеграмму: «Если Суриков откажется, оставьте работу за мной». Еще два дня прошли в томительном ожидании ответа. Наконец из Киева прилетела лаконичная депеша от Прахова: «Приезжайте».
С нескладным, по-северному окающим долговязым Васнецовым Адриан Викторович познакомился в 1869-м в мастерской Ильи Репина, вместе с которым новоявленный студент академии снимал дешевую квартиру на Васильевском острове. Адриан был всего двумя годами старше Виктора. Жена его, пианистка Эмилия Львовна, взявшая стеснительного провинциала под свое немного тираническое покровительство, нередко над ним откровенно подшучивала, заставляя в который раз пересказывать ужасно смешившую ее историю про васнецовское поступление в Академию.
Исполнив экзаменационный рисунок, Виктор заметил, как кто-то из работавших рядом снисходительно ухмыльнулся, взглянув на его творение. В мозгу полыхнуло: «Провалился!» Сдав работу, он в полном отчаянии ушел прочь, даже не решившись в назначенный день зайти и справиться о результате. Лишь спустя год, прошедший за работой в картографической мастерской и занятиями у Ивана Крамского в рисовальной школе Общества поощрения художников, Виктор, явившийся вторично подавать заявление, выяснил, что был зачислен еще в прошлый набор...
Узнав Виктора Михайловича поближе, Прахов понял, что в этом поступке был весь Васнецов: постоянно сомневавшийся в собственном таланте, стеснявшийся лишний раз напомнить о себе, о чем-то попросить. Не было в нем ни всепобеждающего репинского обаяния, ни суриковского огненного напора, ни поленовской эрудиции и интеллигентности... Только девичий румянец, вспыхивавший на щеках по любому поводу, удивительно трогательная улыбка да страстная любовь к музыке, ради которой тот кротко сносил все шуточки эксцентричной Эмилии Львовны.
