Дети меня спрашивают:
— Мы кто — якуты или буряты?
— Не знаю, — отвечаю им.
Интересное смешение кровей, культур... По ощущениям я, пожалуй, космополит, хотя нигде кроме родного Улан-Удэ подолгу не жил. Но ведь и степную жизнь знаю скорее как турист: образ кочевника, который постоянно возникает в картинах, — просто возможность говорить на близком мне языке. Гораздо большее влияние, нежели бурятская, оказала на меня мировая культура. Я же отношу себя к традиционной художественной школе: пять лет училища, шесть — института, два года стажировки в Академии художеств в Петербурге.
Помню, покидая ее стены, выдохнул: ну все, теперь буду писать что хочу, оторвусь по полной. А оказалось: весь багаж, который накопил еще с детства, когда листал дома альбомы по искусству, никуда не деть.
— Отсюда возник в вашей картине «Портрет мужчины в красном тюрбане» Яна ван Эйка?
— Да, из тех родительских альбомов. Сколько видел репродукций с картин старых мастеров, а «Мужчина в красном тюрбане» запомнился особенно. Но проявился он неожиданно.
У меня был проект «Теория хаоса»: я приклеивал к холсту драпировки, точнее — просто бросал их на смазанную клеем поверхность. Ткань легла по-своему, краска полилась по-своему — значит, так нужно. Один из моих любимых художников, американец Джексон Поллок, который создавал картины на первый взгляд хаотичные, сказал: «У меня под контролем каждая капля краски». Я же в работе над «Теорией хаоса» отчасти снял с себя ответственность за то, что получится. Хотелось зафиксировать момент случайности, нерукотворности, чтобы я как художник не прикасался к каждому квадратному сантиметру холста — чтобы Вселенная привнесла в мою работу свои штрихи.
И вот когда работал с драпировками, причем яркими, прежде всего красными, в сознании всплыл образ из детства: мужчина в красном тюрбане. Стал рассматривать картину и почувствовал: ван Эйк — родной мне художник. Спустя время понял: раз во мне это так переживается и горит, надо это ощущение во что-то претворить. Родился диптих «Здесь был ван Эйк» (отсылка к надписи, сделанной нидерландским художником в другой работе — «Портрет четы Арнольфини». — Прим. ред.). Однако процесс создания оказался мучительным и долгим. Копирование изображения — одно дело, и совсем другое — самостоятельное произведение. Тюрбан был написан, лицо закончено, а картина не складывалась. Полгода бился.
