— Третий и весь четвертый курс мы постоянно участвовали в постановках театра — в массовых сценах, в эпизодах. Женя Симонов (Евгений Рубенович Симонов, с 1969 по 1987 год — главный режиссер Московского драматического театра имени Е. Вахтангова. — Прим. ред.) ставил у нас один из дипломных спектаклей. Пока мы в театре крутились, образовались какие-то дружеские отношения. В то время Жениной женой была актриса Рита Лифанова. Они жили недалеко от театра, и после спектаклей мы небольшой компанией частенько отправлялись к ним домой на застолье.
Однажды все ушли вперед, а Ритка на мне повисла. Я удивился: с чего вдруг? И тут она говорит: «Вася, уходи из театра. Женька не даст тебе ничего делать. Он влюблен в Лерку Разинкову с вашего курса, а у тебя с ней роман... Конечно, будет обещать много работы, но это вранье».
А ведь я еще будучи студентом уже ставил как режиссер. Спектакль «Три толстяка» по моей инсценировке даже однажды показали на сцене Вахтанговского! И конечно, я рассчитывал продолжать начатое.
Не сказать, что Ритке не поверил. Задумался... Попал с аппендицитом в больницу, пока там лежал, все для себя решил. Закончилось тем, что Ритка ушла от Жени к драматургу Арбузову, Женя женился на Разинковой, а я покинул театр. Конечно, мне не нравилось все то, что я делал в Вахтанговском. Долго гримируешься, чтобы сыграть четвертого лакея. Работаешь над образом, походку придумываешь, жесты выверяешь, а трое других лакеев говорят: «Одеяло на себя тянешь!» Такая атмосфера не по мне. Отец, когда болел и уже умирал, велел повесить перед кроватью огромный портрет Станиславского. Так его чтил... Я же не разделял восторга по поводу театра в принципе.
У меня есть рассказ на эту тему «Рюмка коньяку». Там как раз описано все то, что со мной происходило в театре.
— В общем, все хорошо закончилось — и для вас, и для Арбузова, и для Симонова и девушки...
— Наверное, да. Хотя насчет Леры не уверен. Она родила Жене дочь, но когда однажды заехал к ним в гости и Лера пошла меня провожать, увидел нерадостную картину. Она села ко мне в машину, ей явно хотелось пообщаться. Не жаловалась, но я заметил, что ей не по себе в доме Симонова.
— Василий Борисович, творческая судьба, сделав неожиданный зигзаг, привела вас в мультипликацию. «Ливановским» голосом говорят сотни наших любимых героев. Как так получилось?
— Я оканчивал Высшие режиссерские курсы, мастерскую Михаила Ромма. Однажды он спросил:
— Вася, что делаешь на диплом?
— Не решил еще. Пока вот закончил мультфильм по своей сказке «Самый, самый, самый...», которую написал для дочери.
— Покажи! —Я стал отнекиваться: да зачем, это же не кино. — Сделать хороший мультфильм порой труднее полнометражного художественного!
Я привез «Самого...» на комиссию и получил диплом с отличием. Ну и все, с 1966 года стал работать на «Союзмультфильме» режиссером-постановщиком и сценаристом. Подружился там со многими прекрасными людьми, в том числе с Борей Степанцевым — очень симпатичным человеком. Как-то случайно встретились в коридоре, смотрю — мрачный, озабоченный.
— Что случилось?
— Да замучился искать актера на Карлсона. И Яншин приходил, и Грибов, и другие большие артисты. Все не то... Не совпадает голос с изображением, я в ужасе!
— Покажи мне Карлсона, — прошу.
Раньше ведь как работали в мультипликации? Придумывалась внешность героя, подбирался голос, а уже потом, после озвучания, двигали персонаж. Я посмотрел и понял: да это же Рошаль! Григорий Львович! И просто повторил точь-в-точь его голос. Опыт имелся, я не раз разыгрывал коллег, когда на съемках становился к микрофону и командовал массовкой голосом Рошаля, актеры умирали со смеху. И все — пошел записался. Боря Степанцев был в восторге.
