Никогда не пустовала и Газетная комната, где в часы, свободные от классов, читались русские и иностранные журналы при неумолкаемых толках и прениях. Однажды Пушкин вошел в Газетную комнату, взял свежий номер журнала «Вестник Европы» за 1814 год и с удивлением обнаружил там напечатанным свое стихотворение « К другу стихотворцу» с просьбой издателя авторизоваться господину сочинителю. Оказалось, это проделка Дельвига — тайком от друга тот послал в журнал его стихи.
Жизнь в Царскосельском лицее била ключом: проказы следовали одна за другой. Стянуть яблоко из императорского сада, украдкой полакомиться пирожным в кондитерской Родакса, своевольно отлучиться за пределы лицея — такие случаи среди учеников были нередки.
Весьма шумным происшествием стала и история с гоголь-моголем. Компания с Пущиным, Пушкиным и Малиновским во главе устроила тайную пирушку. Пущин раздобыл где-то ром — бутыль в соломенной оплетке. Дядьки — Леонтий и Фома — купили по просьбе студентов яиц и сахару и тайком принесли в одну из своих комнат кипящий самовар. Лицеисты натолкли сахару, приготовили горячий алкогольный коктейль и принялись распивать.
Неожиданно пожаловали гости, однокашники Сильвестр Броглио и Александр Тырков. Увидев, что ром остался почти нетронутым, они решили показать товарищам, что такое настоящий гоголь-моголь, и сварили вторую порцию, покрепче. Вскоре дежурный гувернер заметил необыкновенное оживление, шумливость и донес инспектору. Тот учинил расследование. Малиновскому, Пушкину и Пущину пришлось стоять две недели на коленях во время утренней и вечерней молитвы, сместиться за обеденным столом на последние места — на что Пушкин тут же сочинил стишок: «Блажен муж, иже / Сидит к каше ближе». К тому же «имена помянутых воспитанников с означением их вины» были внесены в черную книгу, которую, впрочем, вскоре сдали в архив.
С возрастом взрослели и проказы. Нелепый глуховатый Кюхля был, по свидетельству Корфа, «предметом постоянных неотступных насмешек целого лицея». Пушкин тоже не щадил товарища, донимал эпиграммами и шутками. Тем не менее в глубине души любил этого странного высокого юношу. Одним из первых сумел разглядеть за несуразной внешностью Вилли его благородство и бескорыстие, поразительную начитанность и страстную приверженность поэзии. Впрочем, однажды друзья едва не угробили друг друга. Поводом для ссоры послужила едкая пушкинская эпиграмма: «За ужином объелся я, / А Яков запер дверь оплошно — / Так было мне, мои друзья, / И кюхельбекерно и тошно». Вильгельм не оценил игру слов приятеля, и дело должны были разрешить пистолетные выстрелы.
