После экзамена о даровании Пушкина заговорили в литературных кругах. Петр Вяземский вопрошал Батюшкова: «Что скажешь о сыне Сергея Львовича? — чудо, и все тут. Его «Воспоминания» скружили нам голову с Жуковским. Дай Бог ему здоровья и учения, и в нем будет прок, и горе нам. Задавит каналья!»
А юного поэта занимали совсем другие мысли — он влюбился в Катеньку Бакунину, сестру лицейского товарища. «Прелестное лицо ее, дивный стан и очаровательное обращение произвели восторг во всей лицейской молодежи», — вспоминал один из учеников. Вместе с матерью Катенька жила на даче недалеко от Царского Села, навещала брата и бывала иногда на лицейских балах.
Подобные визиты не могли быть частыми: не позволял лицейский распорядок. Однако и ее редких посещений хватало кудрявому отроку, чтобы искать мимолетных встреч, посылать тайные записки: «Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу — ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с ней на лестнице — сладкая минута!..»
Малиновскому долго не могли найти достойную замену, пока на последних курсах в лицее не появился Егор Антонович Энгельгардт, который быстро нашел с лицеистами общий язык. Это заметил даже Александр I: «Вижу и радуюсь, что директор и его воспитанники составляют нераздельную семью. Ты счастлив, Энгельгардт, ты окружен благородными любящими сердцами».
В каникулярное время лицеисты с новым директором совершали дальние, порой двухдневные прогулки по окрестностям. Зимой ездили на нескольких тройках за город завтракать, в праздничные дни пить чай, а в его гостеприимном доме находили приятное женское общество и знакомились с обычаями света.
Строгости и запреты исчезли, лицеисты без надзора могли бродить по Царскому Селу, бывать у знакомых, посещать домашний театр графа Толстого. Пушкин проводил досуг среди офицеров лейб-гусарского полка, где находил блестящих людей — философов вроде Чаадаева, и эпикурейцев вроде Нащокина, и повес вроде Каверина. Однажды, гуляя с Дельвигом в аллеях парка, неожиданно признался, что хочет пойти в гусары. Тося от возмущения чуть не свалился в пруд: «Саша, голубчик, ты — поэт от Бога. Какие гусары?»
