Среди примерных учеников Пушкин не числился. По успеваемости был двадцать шестым из двадцати девяти, но в российской и французской словесности, а также в фехтовании показал превосходные успехи. Уроки фехтования в лицее давал Алекс Вальвиль — французский фехтмейстер на русской службе. Еще один француз, де Будри, преподавал французскую литературу, а заодно рассказывал лицеистам о Марате и Робеспьере с непосредственностью человека, видевшего все своими глазами, — ведь он приходился Марату родным братом и был «на него похож лицом».
Отечественная же история оказалась для Александра «семейной хроникой». На лекциях профессора Кайданова он слушал рассказы о своих предках — непокорных Пушкиных, о знаменитом прадеде Абраме Ганнибале — арапе Петра Великого. Оживала история и в царскосельских парках, где в память о победах русского оружия при Чесме, Кагуле и Морее было воздвигнуто множество обелисков, на которых сверкали медью имена русских полководцев. Среди них и имя его двоюродного деда — Ивана Абрамовича Ганнибала, цехмейстера морской артиллерии, сжегшего турецкие корабли и взявшего крепость Наварин.
В журнале, куда преподаватели и надзиратели записывали свои наблюдения о воспитанниках, есть любопытные пометки о его поведении и характере. «Пушкин весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне неприлежен», — сетовал Куницын. О том же писал и историк Кайданов: «При малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно прописать прекрасным дарованиям. В поведении резв».
Лицеисты мнили себя поэтами, оттого точные науки у них вызывали уныние. Особенно не давались они Пушкину. Однажды профессор математики Карцов вызвал его к доске и задал задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и беспрестанно писал какие-то формулы.
— Что ж вышло? Чему равняется икс? — не выдержал преподаватель.
Пушкин, улыбаясь, ответил:
— Нулю!
— У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи.
