Я в театре ничего не боюсь. И даже когда предлагаю актерам рискованные ходы, всегда понимаю: если это придумано не для выпендрежа, артист пойдет на любую провокацию, любой сложный ход ради успеха.
— Андрей Альбертович, шестидесятилетие — время подведения предварительных итогов. Что удалось, а что еще предстоит сделать?
— Хороший вопрос. Однажды наткнулся в «Википедии» на статью о себе, где говорилось, что я поставил семьдесят спектаклей. На самом деле их больше. Всегда с огромным удовольствием работал в провинциальных театрах, выезжал в Сибирь, Магнитогорск, Владивосток, Челябинск... Их тоже считаю своим достижением — когда тебя воспринимают как полпреда Москвы, ответственность еще выше.
Приятно, что помнят в Америке и Израиле, Театры Ермоловой и Моссовета нередко играли там мои спектакли на гастролях. Я объездил почти всю Европу. В свое время мы произвели фурор в Париже спектаклем «Игра в жмурики». Показывали его на фестивале французского авангарда, даже премию получили.
Помимо звания народного артиста ценю тот факт, что у меня есть международное признание. Когда выпустил в Театре на Малой Бронной спектакль «Нижинский, сумасшедший божий клоун», в Москву неожиданно явились важные господа из Франции, представители Дягилевского фонда — один, помню, опирался на трость с красивым набалдашником — и после спектакля под овации зала вручили нам с Сашей Домогаровым серебряные медали Вацлава Нижинского, есть, оказывается, такая.
Тогда мы не осознавали, что это успех, были слишком молоды: ну приехали господа и приехали! Оказалось, Дягилевскому фонду было важно отметить не танцевальную постановку, а драматическую версию жизни гения, созданную по мотивам его дневников. И это несмотря на то, что Домогаров, конечно, непохож на балетного актера. Мы всегда подчеркивали: спектакль о балете, но без балета.
«У вас такой странный финал, — удивились господа. — Герой все-таки улетел к Богу?» Их поразило, что Домогаров в конце станцевал кусок из «Петрушки», а потом на кровати психиатрической клиники в Вене улетел в колосники. Французам показалось, что мы использовали компьютерную графику. Какое там! Наши русские ребята на лебедках вытягивали ложе Вацлава.
Иногда зрители подходят за автографом не с программкой, а с моей книжкой. И это тоже приятно: человек ее где-то отыскал, хотя сделать это непросто, она давно распродана. Еще больше потрясла история, когда позвонил профессор из «Щуки» и сообщил: «Будете смеяться, но иногда абитуриенты читают при поступлении стихи из вашей книги». А я не буду смеяться, и знаете почему? Для ребят важно, что я щукинец, нашедший помимо актерской иную стезю.
Не перестаю благодарить Евгения Рубеновича Симонова за то, что резко вытащил меня из актерской профессии, но я ему поверил и оказался его последним учеником, чем горжусь. Хотя однокурсники крутили пальцем у виска: зачем? В отличие от многих коллег я работаю, ставлю. Как говорила Цветаева, каждый сам строитель своей судьбы. Очень в это верю. Пусть и абитуриент, читающий мои стихи, верит: «Щука» — это школа, которая дает возможность перемены участи. Я тому живой пример.
Я поставил огромное количество пьес, которые в стране никогда не шли. Не думаю, что обыватель бросился бы перечитывать «Калигулу» Камю. Не говорю уж про позднего Теннесси Уильямса, который не был известен в России, и вот в «Табакерке» Сережа Безруков блистательно сыграл в «Старом квартале» — своеобразном завещании писателя, отмотавшего киноленту своей жизни назад и вспомнившего себя закомплексованным подростком, ютившимся в жутких меблирашках Нового Орлеана. Он и писать-то стал, чтобы выжить!
Я первым в России поставил «Внезапно прошлым летом», где блистательно сыграли Валентина Талызина и Лена Валюшкина. Страшная пьеса... Потом к ней обратился Роман Виктюк, чуть изменив название. «Бал воров», «Черная невеста, или Ромео и Жанетта» Жана Ануя — редкие названия на наших сценах. Этих произведений часто нет даже в театральных библиотеках. Люблю ставить прозу — это такой полет фантазии для режиссера. Ощутил это, когда показал авторские версии «Милого друга», «Анны Карениной», «Пиковой дамы»... Когда пришел главным режиссером в Театр на Малой Бронной, сразу предложил «Портрет Дориана Грея» Уайльда. Все удивились:
— Это что-то элитарное. Пойдет ли зритель?
— Рискнем, кто не рискует, тот не пьет шампанское!
И действительно, первый бокал я выпил с исполнителем заглавной роли Даниилом Страховым, никому не известным тогда артистом. Даня стал очень популярен, на него ходили, им заинтересовалось кино.
Интеллектуальная Атлантида еще принесет открытия. Мне пока не удалось протащить на сцену Марселя Пруста и Роберта Музиля. Кто-то сомневается: зрителю будет скучно. Не будет! Они очень сценичны. Пойдут только на одно название «Любовь Свана». Напоминаю некоторым директорам театров, что когда-то «Нижинского» тоже никто не хотел ставить, а я все-таки продавил историю и победил.
