— Это тот самый мальчик, о котором я говорил.
Радомысленский поднял подслеповатые глаза:
— Но все испытания уже прошли. Где вы были раньше?
Стал врать, что простудился, лежал с высокой температурой, головы не мог поднять. К слову, та же фишка остается в тренде и у нынешних абитуриентов и студентов — больше полувека минуло, а ничего не изменилось.
— Вы знаете, что такое школа Московского художественного театра? — с бесстрастным лицом забубнил Радомысленский. — Инициатором создания нашего учебного заведения был сам Владимир Иванович Немирович-Данченко — великий театральный режиссер и педагог. А его соратник Константин Сергеевич Станиславский создал систему, которую сейчас преподают в ведущих театральных школах мира...
Лекция длилась уже четверть часа, и тут мне в голову пришла мысль: «Зачем я здесь сижу и слушаю этого старого маразматика?» Поднялся со стула:
— Все понял. Спасибо, до свиданья.
Направляясь к двери, успел заметить крайнее изумление на лице ректора. Потом-то понял: Вениамин Захарович готов был взять меня в студенты, но для начала решил повоспитывать. Всего и требовалось-то — немного потерпеть...
Школа-студия МХАТ оказалась единственным театральным вузом, чье руководство отмазывало студентов от армии. Не психани я в кабинете Радомысленского, цепочка моей жизни сплелась бы совсем иначе.
Вконец отчаявшись, вдруг узнал, что в училище имени Щепкина при Малом театре объявлен дополнительный набор. Успешно прохожу показ и со справкой из «Щуки», что сдал все экзамены, отправляюсь в приемную комиссию.
«Все в порядке, — объявляют, — вы приняты, но занятия начнутся через десять дней — можете пока погулять». С легким сердцем отправился к бабушке на дачу — помог собрать яблоки, выкопать картошку. Одиннадцатого сентября приезжаю в училище и слышу: «Вы отчислены. Занятия начались полторы недели назад, и вас на них не было».
Как не разрыдался от отчаяния, диву даюсь. Ну в самом деле, сколько ж можно?! Прихожу в ректорат, рассказываю, как стал жертвой недоразумения. Мне вручают бумажку с резолюцией: «От экзаменов освободить, на курс принять». Сейчас думаю: а ведь в восемнадцать у меня уже был характер, только я о его наличии еще не знал.
На первом курсе в зимние каникулы, решив подзаработать, отправился на «Мосфильм» и десять дней снимался в массовке картины «Они шли на Восток». Накануне летней сессии пробовался на эпизоды в «Войне и мире» и был замечен ассистентами Сергея Бондарчука, но в июле пришла повестка из военкомата и я на три года загремел в армию.
Когда вернулся в «Щепку», курс, на который поступил, готовил дипломные спектакли. А мне, взрослому мужику гренадерского роста, пришлось сидеть на лекциях и делать этюды со вчерашними школьниками. Впрочем, это мало смущало — больше переживал, что одет хуже «молокососов». И тут привалила удача в лице Елены Евтушенко, сводной сестры поэта, с которой вместе учились на первом курсе. Встретившись в коридоре, разговорились, и Лена, окинув меня взглядом с ног до головы, сказала:
— Женя привез себе джинсы из Америки и порвал молнию. Выпросила у него, но штаны такие огромные...
Я взмолился:
— Ленка, продай! Попробую отдать в починку, это ж настоящие американские джинсы!
