Известность пришла спустя восемь лет — после премьеры телефильма «Д’Артаньян и три мушкетера», где мне досталась роль графа Рошфора — интригана и соратника кардинала Ришелье. Кстати, облик героя я придумал сам. Режиссер Юнгвальд-Хилькевич хотел, чтобы у Рошфора была окладистая борода, но когда ее приклеили, я стал выглядеть, мягко говоря, нелепо. Предложил: «Лицо у меня узкое — к нему пойдут тонкие усики и эспаньолка». Пробы сделали в обоих вариантах и утвердили мой.
В «Д’Артаньяне...» довелось продемонстрировать и вокальные данные. Позвонил Максим Дунаевский, знавший, что я пою под гитару, пригласил к себе, и мы у него дома разучили куплеты: «Кардинал был влюблен в госпожу д’Эгильон...» Обидно, что в фильм не вошло написанное опять же Максимом Дунаевским красивое «Танго Миледи и Рошфора». Мы с Маргаритой Тереховой уже начали репетировать, когда объявили, что танцем пришлось пожертвовать при сокращении сценария.
Впрочем, были потери и посущественнее — во время поединка между Д’Артаньяном, Рошфором и де Жюссаком я шпагой выбил Мише Боярскому передний зуб. Съемку остановили, гримеры замазали гипсом дырку между зубами, и Миша как настоящий профессионал продолжил сниматься.
На гонорар за «Д’Артаньяна...» я купил «жигули». Точнее, денег хватило только на полмашины, на вторую половину занял у друзей, твердо зная, где и когда заработаю на возврат долга. Приезжаю как-то навестить маму, она кладет передо мной на стол худенькую стопочку купюр:
— Это тебе, чтобы погасил часть долга.
Оказалось, отнесла в ломбард и за копейки отдала все свои колечки и сережки. Я ее чуть не убил:
— Зачем ты это сделала?!
— Хотела помочь.
— Не надо мне помогать! Я в состоянии сам решать свои проблемы!
Рванул в ломбард, но успел уцепить только одно колечко. Выкупил, вернул и попросил больше никогда не проявлять инициативы.
Независимый характер у матери сохранился до старости. Любая моя попытка помочь, дать денег натыкалась на категоричный отказ: «Мне ничего не нужно, все есть, пенсии хватает». С огромным трудом уговорил поменять деревянную входную дверь, которую можно было вышибить одним пинком. Услышав наконец: «Ну ладно, согласна», — тут же, пока не передумала, заказал металлическую.
У мамы была идея фикс — чтобы сыну дали звание народного. Заслуженного я получил в 1989-м, и перспектива на следующие несколько лет приятных событий не сулила. В кино на большие роли давно не приглашали, в театре набирал силу конфликт с худруком Соломиным. Юру тогда «попросили» с поста министра культуры, и он везде искал врагов. А в Малом было кому, нашептав хозяину на ухо, подлить масла в огонь. Видимо, что-то наговорили и обо мне, а Соломин поверил. Почувствовав перемену в отношении, не раз пытался объясниться напрямую, но бесполезно. Характер у Юрия Мефодьевича такой же непростой, как у младшего брата.
В разгар конфликта меня отыскал Смоктуновский, с которым в начале семидесятых на сцене Малого играли в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Иннокентий уже несколько лет служил во МХАТе и пришел ко мне с предложением от Ефремова перейти в его труппу. Я прекрасно понимал, что это повысит мой статус — профессиональный, материальный, но колебался: в Малом меня знали все, от охранников до работниц прачечной. Здесь я свой в доску, а как сложится там — непонятно. Подумав, отказался, а спустя время Соломин понял, что меня оговорили, и все встало на свои места. Появились хорошие роли, в 2002 году я получил звание народного. Пришел с добрым известием на могилу к маме: «Твоя мечта исполнилась. Жаль, что не можешь разделить со мной радость».
