Кстати, коньки очень пригождались во время уличных драк: накрутив длинные шнурки на руку, их можно было использовать на манер нунчаков.
Прозвища предводителей местной шпаны — Пиня, Кашалот — произносились в дворовой компании с придыханием: уголовная романтика, тюремные песни увлекали все больше. Был бы жив отец, наверняка поставил бы мне мозги на место и объяснил опасность подобных пристрастий.
Мама работала бухгалтером в трех местах (в том числе в Доме композиторов), и времени контролировать дитятку у нее абсолютно не было. Пользуясь неограниченной свободой, я совсем перестал учиться и в шестом классе остался на второй год. Кажется, именно тогда в качестве воспитательной меры мама использовала шнур от утюга, надолго оставивший рубцы на заднице. Но что мне порка, когда пошел вразнос?!
От скатывания в пропасть спас театр. В нашей школе училась дочь Симонова и Серовой Маша, о которой заботилась бабушка — мать Валентины Васильевны актриса Клавдия Михайловна Половикова. Она-то и доверила мне роль черта первого разряда Люциуса, когда решила поставить на школьной сцене спектакль «Чертова мельница» по мотивам пьесы чешского драматурга Яна Дрды. И репетировать, и играть мне очень понравилось — видимо, проявились папины гены. А тут еще с сумасшедшим успехом премьеры пришла и нешуточная слава — теперь то и дело слышал за спиной заинтересованные шепотки: «Смотри, Клюев — это он в спектакле играл...», а главное — меня без очереди стали пропускать в школьном буфете! Это был апофеоз зрительского признания.
Окрыленная успехом «Мельницы» Половикова задумала поставить «Ромео и Джульетту» и меня всерьез примеряла на главного героя. Помню, как в растерянности стоял у домашнего зеркала: «Ну какой из меня Ромео? Длинный, худой, нескладный, руки-ноги отдельно, нос-шнобель висит, занимая пол-лица, волосы — патлами...»
Поделился грустными наблюдениями с Половиковой: «Я ужасно некрасивый — вам нужно искать кого-то другого». Милая добрая Клавдия Михайловна стала перечислять имена больших актеров, которые в юности были довольно неказистыми, говорила что-то о разнообразных театральных амплуа — в общем, утешала как могла.
Спектакль по Шекспиру по какой-то причине не состоялся, но я уже был заражен сценой и поступил в театральный кружок при Доме журналиста. Коллективом руководил человек, который когда-то играл с моим отцом. На занятиях мы учились декламировать стихи, делали этюды на заданные темы и наконец поставили спектакль «Опасный возраст».
Примерно в то же время я серьезно увлекся классической борьбой и начал подрабатывать на разгрузке дров и угля. Деньги тратил на кино и мороженое. Благодаря занятиям в секции и нелегкому физическому труду накачал мускулатуру и перестав сутулиться из-за высокого роста, приобрел хорошую осанку. Вскоре заметил, что со мной все хотят дружить — и мальчишки, и девчонки. Меня то и дело звали в кино, на стадион, на дни рождения, чего раньше почти не случалось. Удивлялся: «Чего это они? Вон Петька — какой красавец, а его не приглашают...» Однажды снова встал перед зеркалом и принялся себя рассматривать: «Зеленые глаза, волнистые густые волосы, родинки на щеках... И нос — совсем не шнобель, а породистый, с горбинкой — такие в книгах всегда у красавцев из числа знати бывают. Наверное, я и в самом деле ничего...»
