Тут подоспела еще одна неприятность. В Тамбове, пока были на гастролях, нам с Володей выделили однокомнатную квартиру. Но вернувшись через полгода, мы обнаружили, что филармония переписала жилплощадь на себя — как-то им это удалось. Тут уж твердо решили: здесь нам больше делать нечего!
Меня звали работать в Прибалтику, Кишинев, руководство Ленинградской филармонии пригласило на разговор: «Переезжайте к нам, все для вас сделаем. А то у нас Пьеха уже не та, что раньше». Я обожала Эдиту Станиславовну, слова чиновников покоробили: пройдет несколько лет и то же самое они станут говорить обо мне? Да и питерский климат не подходил — в молодости часто болела ангиной. Поскольку я понравилась и главному дирижеру Московского мюзик-холла Владимиру Рубашевскому, пошла работать к нему. Муж сначала играл в ансамбле «Коробейники», но вскоре снова соединился со мной. Я начала выступать со своим коллективом, где Володя стал директором.
Решился и вопрос с жильем — купили в Москве кооперативную квартиру. Что-то скопили, что-то одолжили у друзей, на первый взнос хватило. Когда распределяли квартиры в отстроенном доме, тянули жребий. Доверила ответственное дело Ленечке, он вытянул первый этаж. Но в отличие от пайщиков-соседей я не расстроилась, меня все устраивало — и далекий от центра Юго-Запад, и невеликая жилплощадь.
Вовина мама помогала с Аленкой и Ленечкой. Во время наших гастролей свекровь вызывала к себе Володиного брата. Он нигде не работал, хотя окончил строительный институт. Брат страдал алкоголизмом, и по возвращении мы обнаруживали пропажу ящика дефицитной водки, которую привезли с Сахалина, рижского бальзама из Прибалтики, да и много чего еще. Если спиртное заканчивалось, родственник тащил из дома все: икру, хрустальные вазы, ценные вещи...
Через какое-то время у Лени открылась язва желудка. Мы с Володей стали докапываться до причин столь серьезной болезни, и сын пожаловался: деньги, которые мы оставляли свекрови, чтобы дети ни в чем не нуждались, та отдавала сыну-алкашу. Когда Ленечка рассказал, чем они питались, я схватилась за голову. Объяснилась со свекровью, попросила больше никогда не принимать сына, но это было бесполезно. Через какое-то время Володин брат умер под забором, его даже не сразу нашли. А вот Володя не пил, да и курил мало — в отличие от меня.
Он вообще был прекрасным человеком и изумительным отцом. Окончив школу, Леня надумал идти в армию, так Володя поднял все связи, чтобы этого не произошло. А ему сказал: «Не пущу! Я встречал ребят, переживших дедовщину, и не позволю сделать несчастной нашу маму!»
С Володей я чувствовала себя защищенной, могла спокойно заниматься карьерой, творчеством. Серафим Туликов сделал подарок — песню «Любите Россию», ставшую в каком-то смысле моей визитной карточкой. Публика тепло принимала и песню Давида Тухманова «Я люблю тебя, Россия», и «Белую лебедь» Александра Флярковского. Владимир Шаинский, замечательный дядька, обладавший колоссальным обаянием, дал впервые исполнить «А лес стоит загадочный» мне. Песни стали хитами. Кого-то из коллег это совсем не радовало, но я не обращала внимания на шипение завистников. Да и сама никому не завидовала.
