На главную роль в картину «Отец и сын» я пришел сразу после похорон папы. Он ничем не болел, сгорел за четыре дня. Некроз поджелудочной железы — диагноз смертельный. Ему исполнилось всего пятьдесят шесть. Я крайне тяжело переживал потерю. А сюжет фильма рассказывает о том, как сын ищет отца. Мы с Сокуровым поговорили три минуты, он узнал все мои обстоятельства, решил:
— Федь, ты должен играть.
Я пообещал:
— Послужу верой и правдой.
Снимали в Лиссабоне, с тех пор я полюбил Португалию, не единожды туда возвращался. Когда фильм закончили, Александр Николаевич сказал: «Это очень честная работа». Такая похвала для меня дороже всего. Значит, сделал что мог и даже больше. Все сошлось: и герой отца не нашел, и я своего потерял. Видел в этом совпадении какую-то метафизику, удивительную магию потустороннего.
— А что вспоминается о работе с Германами — старшим и младшим?
— У Алексея Юрьевича в «Трудно быть богом» снимался около пяти месяцев, хотя на экране от роли осталось несколько секунд. Но там такая школа, что год идет за пятнадцать! Он буквально выбивал из меня результат. Когда предстояло вбегать в кадр с выпученными глазами, мне прямо за шиворот выливали огромное ведро воды со льдом. Режиссер говорил, что только в этом случае у меня наполненные глаза. Костюм весил около двадцати пяти килограммов, неделю учился в нем ходить. Герман заставил забыть все, чему учили, хотел видеть голый нерв, приходилось выкладываться на сто пятьдесят пять процентов.
А у Алексея Алексеевича сыграл небольшую роль в «Гарпастуме», прежде чем получил приглашение в «Бумажного солдата». Тяжелая была история. Снимали на Баскунчаке, на границе с Казахстаном. Практически весь короткий световой день мы барахтались по грудь в грязи в пересохшем солончаковом озере. Выматывались страшно! Я долго не мог притереться к Леше — он тогда существовал в монологе. Но на мое счастье, у Германа случился день рождения, мы хорошо посидели, выпили и нашли точки соприкосновения. Начался диалог: он вдруг стал меня слышать, отзываться на предложения. Фильм получился достойным, горжусь этой работой.
Впрочем, не могу назвать картину, за которую испытываю чувство стыда. Секрет прост: стараюсь работать честно. Иногда получается лучше, как случилось, например, в «Кратком курсе счастливой жизни» Валерии Гай Германики. Лера — человек необычный, оригинальный. Сначала не мог понять, что происходит на площадке. Приезжаешь, а там бабье царство и все кричат, стоит мат-перемат, которого не слышал даже в казарме. Думал: «Господи, во что вляпался?!» Но делать нечего, работаем. Германика умеет добиться удивительной достоверности, если этого не происходит, требует бесконечное количество дублей.
Снимали в Переделкино, моим партнером был музыкант Олег Гаркуша. Однажды болтали, курили, Подошла Лера:
— Ребят, давайте сходим в гости.
— К кому?
— К Мамлееву.
А я читал произведения Юрия Витальевича, ценил его как писателя, философа, метафизика. Но знаком не был.
