После «Серсо» Толю окончательно назначили Гением. Мы, конечно, понимали, в какие руки попали. Но насколько все непросто, знали опять же только мы. Маэстро искал себя, актеры пытались нащупать почву под ногами. Я этот период называла «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Он все время был недоволен, смотрел на нас будто через щель. Так и бились все головами о стену... Несколько раз пыталась уйти, да не просто, а с криками «У меня мать больная, ребенок маленький! Зачем мне вся эта ваша психоделика сейчас?!»
Васильев действительно пытался из меня кого-то лепить, кого-то похожего на Терехову. Однажды, в очередной раз вспылив, так и сказала: «Пригласите Терехову, она свободна сейчас, а мне нечего голову морочить!» Но каждый раз результат стоил всех мытарств и скандалов. Да, Маэстро — он такой, какой есть. Другие хуже, да к тому же еще и не гении. Правда и я — уже не Алеша Птицын, который «вырабатывает характер»...
— Мне кажется, тогда не осталось актрисы, которая не мечтала бы поработать с Васильевым. А как воспринимали ваши отношения в театре?
— Во-первых, в курсе, конечно, были далеко не все. То есть действительно не знали. Помню, в разгар романа были с гастролями в Ростове. Все собрались на Дон поплавать, я была в кимоно — как всегда, собственного производства, из крепдешина в крупную хризантему. Но с купанием не сложилось почему-то. И Майка Менглет подколола: «Ну что? Не удалось тело показать?»
Во-вторых, в театре же как: не так интересно, есть ли роман с режиссером, гораздо любопытнее — даст ли он главную роль?! Как однажды бросила камень в мой огород утонченная Аллочка Демидова: «Маэстро, что вы пытаетесь высечь из этого бревна?» Или Инночка Чурикова заметила тому же Васильеву, что «Полякова, конечно, актриса хорошая, но зачем вы тянете ее на другие роли?» Надо бы у нее спросить, какую очередную Марфушу играла бы сама, кабы не муж-режиссер? В общем, съесть, конечно, не съели, но кусали больно.
Была и другая сторона медали. Довольно долго я продолжала оставаться неуверенным в себе человеком, хотя это и было совсем уже странно. Иногда думала: а не потому ли со мной так рвутся общаться некоторые коллеги, что у меня роман с Маэстро?
Я не собиралась за Васильева замуж, не стремилась навсегда вторгнуться в его жизнь. Отношения нас связывали на голову выше, чем бывают обычно в таких ситуациях... Мне ведь действительно ничего от него не было нужно! Это моя любовь. Моя! Которую я и с ним-то делить не очень хотела. Знать, что ты вообще можешь испытывать нечто подобное, — вот что важно! До своих отношений с Васильевым мне неприятно было даже видеть, как люди целуются на улице. Все-таки детские травмы — самые страшные. Так что спасибо Толе за все, а особенно за ту часть меня, которую я долгое время считала вообще утраченной...
— Почему же вы расстались?
— Слава накрыла Маэстро с головой. Не могу сказать, что принесла кардинальные перемены в его характере, все это было, но масштаб поменялся. Труппа и Васильев существовали как бы на двух полюсах одновременно. Прекрасное общение со зрителями, ошеломивший нас прием спектаклей по всему миру и ненависть Васильева. Он-де нас вывез в Европу, а мы, неблагодарные, смеем общаться с ним как обычно! Позволяем думать, что восторженное отношение к нам зрителей заслуженно, тогда как все это — Он, Он! Ах, Маэстро, Маэстро... Как же ему хотелось быть тираном, и чтобы кругом — рабы...
