При этом труппа-то была мощной, уникальной. Я успела поиграть с непостижимым Женей Урбанским! Как несправедливо рано оборвалась его жизнь — погиб на съемках, перевернулась машина. Несколько лет подряд играла с великим комиком Евгением Леоновым, который потрясающе тонко каждый раз меня раскалывал. Майя Менглет, Петя Глебов, Нина Веселовская, Ольга Бган... Это же потенциалище! Но не складывалось. Все, наверное, уже крест поставили на этом театре, так и говорили: «А, этот провинциальный театр на улице Горького!» И тут случился взрыв. К нам пришла троица — Борис Морозов, Анатолий Васильев и Иосиф Райхельгауз. Возрождаться мы начали дикими темпами. Даже не знаю, с чем сравнить... Сейчас много яркого в театрах, тогда было ровно и серо. И вот на прилизанном невнятном фоне «провинциальный театр с улицы Горького» стал запускать фейерверк за фейерверком.
«Брысь, костлявая, брысь!», а потом и «Сирано де Бержерак» Бори Морозова хорошо тряхнули театральную столицу. Никто не приклеивал Сирано — Сереже Шакурову — нос из папье-маше, нос нашего Сирано был в его штанах и действительно оправданно осложнял ему жизнь. Такой нестандартный поворот и взгляд на классику потряс не только зрителя, но и наше логово!
Толя Васильев поставил «Первый вариант «Вассы Железновой», пьесу совершенно неизвестную советской сцене. В «Вассе» я играла идиотку Наталью, ее коронной фразой была «Жить надо в укрепленных городах, где много полиции и войско есть». Вы себе представить не можете, как интересно разбирать такую дуру! Подъем был невероятным: сценография, решения, Маэстро поражал размахом таланта. Влюбилась. Тем более что год он оказывал знаки внимания, смотрел все спектакли с моим участием, провожал. Но как-то было неясно: то ли я ему нравлюсь как актриса, то ли в более широком смысле. Объясниться сама я, как обычно, не могла.
Те гастроли проходили в Воронеже, возили «Вассу». Шли мы с Толей по улице, как ни смешно, Энгельса. Какой-то подъем я испытывала, но, как всегда, делала вид, что кроме светской беседы ничего между нами не происходит. Мучительное состояние, когда вынужден говорить не о том, о чем хотел бы. Устав от натужного тона, мечтала: «Господи, ну позволь мне расслабиться!» И тут Васильев неожиданно как-то сгреб меня в охапку — не обнял, а именно сгреб, и я поняла: все! Пропала!
С «Вассой» нас потом всем составом Любимов пригласил в Театр на Таганке. Нам отдали малую сцену, и начался период невероятных прорывов. Игорь Попов создавал великолепные декорации. «Взрослая дочь молодого человека» с Эмой Виторганом и Аликом Филозовым — спектакль, на который ходили даже те, кто вообще не жаловал театр! Я, если была свободна, сама смотрела его бесконечно. Потом погиб Юра Гребенщиков, там занятый, и это стало для Васильева ударом.
А следом началось действо, единственное в моей жизни, чему я не способна изменить, что бы ни было тогда и чем бы ни кончилось потом. «Серсо» — лучшее из всего, что со мной когда-либо происходило. Серсо — это игра, которая появилась на стыке XIX и XX веков, прародитель бадминтона. Была популярна в дворянских усадьбах, и смысл ее не в спортивном азарте, а в общении, диалоге, который ведут, отправляя волан партнеру. Ну кто, кроме Васильева, в 1985 году мог взять такую тему? Ностальгия мучительная: со всех сторон летят воланы, играет «Севастопольский вальс»... Люди сходили с ума от восторга. В 1987-м мы уже полмира объехали с этим спектаклем. Шла перестройка, и нас воспринимали как пример русского театра. Все же привыкли думать, что в СССР живут в основном сталевары и доярки, а мы пели джаз, танцевали!
