Когда Лене было пять, а Марьяне восемь, их «взяли на работу». Девочкам велели оседлать лошадей, которые ходили по кругу, приводя в движения жернова, моловшие зерно. Чтобы животные не засыпали, сестры ударяли их в бока пятками. В том же хозяйстве были оставшиеся в живых коровы и быки. Один бык оказался с норовом, сорвался с привязи и погнался за сестрой. «Ма-а-а-ма!» — кричала она во все горло, улепетывая, но взрослых рядом не было. Расстояние между Леной и быком неминуемо сокращалось, она с ужасом понимала, что он ее вот-вот растерзает... На счастье, успела добежать до дома. А бык со всего маху воткнулся рогами в закрытую дверь и застрял. Рога потом выпиливали, в двери осталась большая дырка. «Что такое тореадор, я знаю не понаслышке», — шутила сестра через много лет, исполняя партию Кармен.
Марьянин отец с фронта не вернулся, Ленин, к счастью, выжил. Семья ее родителей была очень крепкой. Наталия Ивановна обожала мужа Василия Алексеевича. Мой дядя был видным мужчиной и всегда служил объектом внимания противоположного пола. Бескомпромиссная Лена в юности возмущалась:
— Мама, как ты все это терпишь?! Отец ни одной юбки не пропускает! На улице постоянно оборачивается!
Мудрая женщина отвечала:
— Дай бог тебе в жизни кого-нибудь так любить...
Судьба Василия Алексеевича не пощадила. Как-то он, передвигая шкаф, надорвался и начал слепнуть — отслоилась сетчатка. Перенес одиннадцать операций, но зрение вернуть не удалось: последние двадцать лет жизни Ленин отец различал только светлые и темные пятна. До конца его дней рядом оставалась верная Наталия Ивановна.
Несмотря на слепоту, Василий Алексеевич жил полной жизнью. Когда я была студенткой, родители Лены уже давно перебрались в Москву: ее папа одно время занимал должность заместителя министра тяжелого машиностроения. Приезжая из родного Ленинграда в столицу на практику, всегда у них останавливалась. Наталия Ивановна кормила меня завтраками и ужинами, по вечерам мы вместе сидели у телевизора. Василий Алексеевич, уже преклонных лет, так держался, что я все время забывала о его трагедии. «Посмотрите...» — обращала на что-нибудь внимание. И только потом понимала: смотреть-то он не может.
Дядю спасал юмор — он был страстным анекдотчиком. Когда еще видел, записывал свои истории в тетрадки, которые сшивал в толстенные тома. Многое он помнил наизусть и мог веселить гостей часами. Сестра унаследовала эту его страсть и смешливость: тоже обожала рассказывать анекдоты в лицах.
