Об овладевшем им страхе Бабель проговорился Нине лишь раз. В день, когда узнал о смерти Горького: «Вот теперь все. Жить мне больше не дадут». Нина была на первых месяцах беременности.
После этого Исаак Бабель прожил на свете чуть больше трех с половиной лет. И многие из оставшихся дней его жизни были очень счастливыми.
Его третий ребенок девочка Лида родилась в январе 1937 года. Ворвавшийся в родильный дом со стопкой конфетных коробок, Бабель с первых же дней с головой окунулся в свое позднее отцовство, придумывая для дочки самые неожиданные жизненные сценарии: «Вырастет, одевать не буду. Пусть ходит в опорках, чтобы никто замуж не взял. Станет утешением родителям в старости».
Даже страх смерти, преследовавший теперь неотступно день и ночь, не мог истребить его врожденного жизнелюбия и юмора. «Почему вы никогда не просите у меня денег? — с деланой укоризной спрашивал он Нину. — Вот просили бы, как другие жены, клянчили бы, а я бы вам кричал: «Нате! Ешьте, ешьте меня живьем». И засучив рукав, подносил к ее лицу свой локоть. Потом грустно разводил руками: «А так — что ж...» Зато в день, когда Нина являлась из «Метропроекта» с получкой, устраивал целый спектакль, заискивающе причитая: «Миленькая, дорогая, зарплатку получила!» И выхватив у нее сумочку, скакал на одной ноге в свою комнату с видом мошенника, провернувшего удачную аферу. Нина каждый раз смеялась до слез.
Утром пятнадцатого мая 1939 года ее разбудил стук в дверь. Тут же проснулись ночевавшая в тот день в Николоворобинском приятельница Бабеля Татьяна Стах и жена Михаила Макотинского Эстер, почти постоянно жившая в их доме с тех пор, как вслед за мужем у нее арестовали и дочь. На пороге стояли люди в военной форме. Узнав, что Бабель в Переделкино дописывает новую книгу, потребовали, чтобы Нина поехала с ними туда. Энкавэдэшники несколько часов обыскивали дачу. Нина и Бабель молча наблюдали за этим, держась за руки. Потом люди в форме усадили их в машину. Туда же погрузили папки с рукописями.
В последней отчаянной попытке уцелеть Бабель прошептал жене:
— Сообщите Андрею.
Речь шла о его друге, популярном французском писателе-антифашисте Андре Мальро. Но времена были уже иные, вырвать жертву из лап НКВД не мог никто.
— Буду вас ждать, буду считать, что вы уехали в Одессу, — сказала она.
А он, прежде чем вылезти из машины, остановившейся у здания на площади Дзержинского, крепко поцеловал ее, пробормотав:
