Времени, проведенного в лагере польского короля, пани генеральша даром не теряла и узнала немало интересного об образе жизни фаворита Екатерины II.
Светлейший предпочитал и жить, и воевать со вкусом. В его ставке царила пышная роскошь, давали концерты, которыми дирижировал знаменитый итальянец — композитор Джузеппе Сарти. Целый цветник прелестниц окружал Григория Александровича: госпожа Самойлова, княгиня Гагарина, Екатерина Долгорукова... Князь ухаживал то за одной, то за другой, причем делал это с размахом: дарил дамам сердца драгоценные камни в розетках для варенья, украшал свои походные покои вензелем очередной фаворитки. А как-то раз приказал палить из пушки, оповещая окрестности, что пассия, которая долго упорствовала, наконец снизошла к его мольбам.
Дуду поняла сразу: фаворит императрицы хоть и падок до женских прелестей, но не из тех, кого можно легко сразить одним взглядом темных очей, он сам охотник. Что ж, у Софии имелся свой туз в рукаве.
Ее сестра Елена не так давно стала старшей супругой осман-паши, коменданта турецкой крепости Хотин. Наверняка тетка постаралась... У Софии возник план, как уговорить пашу в случае войны сдать крепость без боя.
Когда светлейшему, который как раз читал важные донесения, доложили о прибытии госпожи Витт, супруги каменецкого коменданта, он набросился на адъютанта: что делает здесь, почти на театре военных действий, эта особа, да еще одна, без мужа, что совсем уж не пристало? Однако быстро остыл и велел впустить, раз уж пришла. София откинула капюшон дорожного плаща и заметив, что Потемкин ей явно не рад, с достоинством произнесла на безупречном французском:
— Извольте сперва выслушать меня, сударь! Ведь я — не одна из ваших крепостных. Могу сказать только, что вам не придется палить из пушек по крепостным стенам, в которых масса слабых мест.
Фраза прозвучала двусмысленно. Григорий Александрович оценил остроумие гостьи, и лицо его подобрело.
— Что ж, сударыня, раз уж предлагаете воспользоваться слабыми местами, пожалуй, я так и сделаю, если пообещаете мне скорую викторию.
И София предложила свой план захвата крепости Хотин, которой долгие годы попеременно владели то русские, то поляки, то османы.
— Но сударыня, мы не воюем с Турцией, — возразил Потемкин.
— Тогда для чего же стоят здесь ваши войска?
— Я не слишком хорош во французском, — уклончиво ответил князь. (Он не сильно лукавил: в свое время Екатерина II наняла фавориту учителя, но тот оказался неважным учеником.)
— Какой же язык вы предпочитаете?
— После русского мой самый любимый — греческий. (В этом языке Потемкин преуспел в юности, проведя некоторое время в монастыре за чтением церковных книг.)
— Какое совпадение, и мой — тоже! — воскликнула София.
Решив, что перед князем не стоит притворяться, она сказала, что может быть полезной, поскольку ее сестра — жена знатного турка, коменданта Хотинской крепости, а сама она выросла в Константинополе, где до сих пор живут родные. В Париже, добавила София, она познакомилась с нынешним послом Франции в Османской империи Шуазелем-Гуффье, который будет счастлив ее видеть и, она уверена, окажется полезным источником информации. Потемкин с неподдельным интересом слушал необычную гостью и в итоге принял решение отправить Софию в Константинополь на встречу с Шуазелем-Гуффье. В конце концов, он ничем не рискует: если визитерша шпионка, то ничего ценного врагу она сообщить не сможет, если же не лазутчица, не исключено, что и впрямь окажется полезной.
