Оказалось, оба в Петрограде новички, Ходасевич недавно по приглашению Горького перебрался сюда работать из Москвы, а Нина, дочка крымского армянина Николая Берберова, приехала из Ростова-на-Дону. Там поучилась на историко-филологическом факультете Донского университета, а потом удрала из дома в Петроград, не спросив родителей. Поступила в зубовский институт истории искусств. Стихи пишет столько, сколько себя помнит, и страшно гордится тем, что ее, девятнадцатилетнюю девчонку, уже приняли в петроградский Союз поэтов. Сам Гумилев подписал ее членский билет!
Ходасевич попросил Нину почитать свои стихи. Уговаривать не пришлось: кажется, часа два, не меньше, она читала ему все, что написала с шестилетнего возраста, то и дело невольно дотрагиваясь до его рукава. Эти прикосновения казались ему чарующими и очень интимными. Все в этой девушке понравилось Владиславу: ее непосредственность, громкий голос, веселый смех. Хохоча, она запрокидывала голову, открывая длинную нежную шею. «Посидите со мной еще, Владислав Фели... Фе-о-фа-но-вич?» — смущенно, с запинкой попыталась Нина выговорить трудное отчество — Фелицианович. Он был совершенно очарован.
Теперь каждый вечер, спеша домой со своих лекций, Нина возле «Астории» неизменно встречала поджидающего ее Владислава: невысокого, худого, в пенсне, котиковой шапке и длинной, чуть ли не до пят шубе — с плеча брата, московского адвоката. Разумеется, юной Берберовой очень льстило внимание маститого поэта, она уже знала, что и Блок, и Гумилев, и Ахматова, и Чуковский, да и многие другие литераторы относятся к Ходасевичу с пиететом, что его русский язык, чистота и образность стиха считаются «пушкинской вершиной». Ходасевич был еще и уникальным знатоком Пушкина.
Встречать в Доме литераторов Новый 1922 год Нину первым позвал Всеволод Рождественский. Она-то ждала приглашения от Ходасевича, но тот почему-то медлил. После трехлетнего голода и сурового революционного аскетизма в стране наступил НЭП. Снова вошли в моду балы, пусть и не такие пышные, как прежде, женщины вспомнили о вечерних платьях... Денег на новый наряд у Нины не было, однако она не сильно горевала: пустила в расход бархатную фисташковую занавеску!
Все уже сидели за столом — Всеволод Рождественский, Чуковский, Замятин с женой, Константин Федин с подругой. В последнюю секунду перед боем часов влетел Ходасевич — и Нина с таким шумным облегчением выдохнула, что приятели с любопытством уставились на нее.