— Я не пойду преподавать. Передо мной есть пример такого педагогического служения. Первый — моя мама. Второй — Игорь Золотовицкий. Человек уже, по-моему, больше 30 лет работает в Школе-студии МХАТ, он ее ректор. Если посмотреть портфолио его учеников, это все первачи... Каждый день Золотовицкий с утра до ночи проводит там. И иногда может себе позволить где-то сняться. Ему просто некогда. Я этого не хочу. А еще не могу себе позволить преподавать, потому что себя знаю: я же начну страшно переживать и постоянно думать, что они едят, пока я хорошо, вкусно ем, во что одеты, на что живут, чем лечатся и так далее. Мне хотелось преподавать, но я оттолкнул от себя это.
— А самому поучиться чему-то хотелось бы?
— Я учусь, когда снимаюсь. Учусь у своих партнеров тому, что не умею. Есть в профессии вещи, недоступные мне...
— Например? Вы можете заставить плакать и смеяться. Что еще нужно артисту?
— Это связано с нюансами. Вот мы играем спектакль «Игра в «Городки» в МХТ, выходит Любшин, 90 лет человеку. Он единственный, который читает рассказ наизусть, все остальные — по бумажке. Иногда в нем проявляется удивительная степень органичности и естественности, с которой он говорит какую-то очень простую фразу, и в зале начинается смех или, наоборот, гробовая тишина. И это идет не просто от таланта, а от ремесла, от знания себя, своих возможностей, своих ракурсов. Как надо повернуться, как посмотреть, как молчать в кадре, как быть тихим. Вот поорать в кадре — это я лучший, а мне надо учиться молчать. Для того чтобы что-то сыграть, нужно иметь это внутренне, не показывать, а быть. Масштаб личности в кино все равно все определяет. И отсюда появляется фраза, что глаза — это главное в артисте на крупном плане.
— Глаза — это единственная открытая часть мозга. Физиологически так.
— Правильно, и мы через них сканируем человека... Мы сканировали через них Евстигнеева, Смоктуновского. Через эти зоны молчания, когда люди реально не болтали, а чувствовали. Вот это я по-прежнему умею плохо и учусь этому у всех моих партнеров, независимо от их возраста. Потому что мои партнеры, как правило, уже моложе меня.
— У Жени Ткачука была фантастическая история. Алексей Серебряков так захотел с ним поработать, что фактически бесплатно снимался в фильме «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов».
— Это очень хороший фильм.
— Да. А есть такие прекрасные молодые артисты, с которыми вы настолько сильно хотели бы сняться, что вас не интересовал бы вопрос денег?
— Конечно, есть феноменальные актеры. Например, Юра Борисов. Я недавно смотрел пропущенные мною «Серебряные коньки», где он играет главаря банды. Какая роль! Минимум выразительных средств и профессионализм не по годам. Я сниматься начал в 43 года. Стаж Юры Борисова в кино приблизительно такой, как у меня сейчас, поэтому мы с ним оба молодые артисты. Но его опыт полного метра неизмеримо выше, чем мой.
Женя Ткачук, Макс Матвеев, Саша Яценко — потрясающие артисты. А уж если брать совсем молодых — Ваня Янковский просто грандиозный артист!
— Мне кажется, Иван даже лучше, чем дед Олег Иванович.
— Я бы поспорил и понаблюдал еще какое-то время. Вы не забывайте, выбор в советском кино был достаточно ограничен, тогда фильм снимался полгода-год, поэтому дед мог сыграть за это время один фильм. Олег Иванович был ограничен в выборе материала и во всем остальном. Если бы у Олега Янковского было такое количество предложений, которое у его внука с юности! Вот тогда это было бы честное соревнование. Так что давайте закрепим: Олег Янковский — потрясающий, великий киноактер. Это не обсуждается...
У нас с ним очень интересный случай был. Мы познакомились на премии «Золотой орел». Тогда такой разговор состоялся:
