А ведь у Наташи было много возможностей изменить свою профессиональную судьбу. Ее чуть было не увлекла политика — Наташу избрали в Госдуму от «Женщин России». Но из депутатов она быстро ушла, сказав: «Я поняла, что я — актриса. Этим и буду заниматься». По тем же соображениям она отказалась, когда ей предложили попробовать себя в режиссуре. Наташа считала: делать что-то очень хорошо — значит делать что-то одно.
Своей профессии Наташа отдавалась совершенно беззаветно. И в том, что она ушла так рано, была какая-то предопределенность. Один раз, помню, она снималась в картине Всеволода Шиловского «Избранник судьбы». Стояла страшная жара, на улице 35, а в павильоне, наверное, 60 градусов! Пять часов артисты скачут, снимается дубль за дублем... Со стороны Наташи ни слова жалобы, но в итоге ей стало плохо, вызвали скорую. Ей меряют давление, а там что-то вроде 270 на 150... Врач ей говорит: «Вас надо госпитализировать». Наташа отвечает: «Вы что? Тогда остановят съемки, я так не могу. Сейчас отлежусь». И лежала она ровно десять минут. Через десять минут я захожу — Наташи уже нет на кушетке, убежала в съемочный павильон. Вечером смотрю — Наташа куда-то делась. Ну, думаю, к врачу поехала. И тут натыкаюсь на нее: сидит с Джигарханяном, коньяк пьет. Я говорю: «Наташа, ты что, с ума сошла?» — «Это для сосудов, коньяк для сосудов хорошо». Вот и все лечение.
В другой раз все с тем же Джигарханяном они играли первый акт в спектакле «Виктория?..» — и во время одной из сцен у Наташи потемнело в глазах, схватило сердце... Кое-как она дотянула первый акт, шатаясь, ушла за кулисы, ей вызвали скорую. В антракте отлежалась. Но с тех пор она, как натура впечатлительная, стала бояться этого спектакля. А когда подходило время той самой сцены, тех самых слов, после которых ей стало плохо, Гундареву уже заранее начинало трясти... Она говорила Джигарханяну: «Нет! Я так не могу! Я боюсь, что это снова случится. Надо обмануть судьбу. Надо что-то изменить...» И они придумывали, как бы им по-другому расположиться на сцене, или немного меняли текст. Но разве судьбу обманешь?
И вот однажды случился приступ, ставший роковым для Наташи. Помню, когда прошло некоторое время после Наташиного инсульта, я позвонил Мише поздравить их со старым Новым годом. Сказал: «Наташе привет!» Он говорит: «Так я передам ей трубку, поздравь сам». Мне стало неудобно. Это такая ситуация, не знаешь, как говорить. Я слышал, что после инсульта у людей нарушена речь, что они могут не очень хорошо соображать... А ведь раньше мы всегда с Наташей шутили по телефону. Я звонил и начинал: «Это шо, правда квартира народной артистки Натальи Хригорьевны Хундаревой?» — «Вообще-то она Георгиевна! Ну а шо вы хотели ей сказать?» — подхватывала Наташа... И вот она берет трубку, я слышу знакомое: «Малыгин, ну так и шо?» — и понимаю, что Наташа не изменилась. Потом Мишка снова взял трубку: «Спасибо тебе, что ты разговаривал с ней как с здоровым человеком». Мы все уже с облегчением думали: «Выкарабкалась!» Наташа уже начала учить новую пьесу — она реально надеялась вернуться в театр. И вот 15 мая я собирался с женой на спектакль с участием Миши, хотел попросить билеты. Звоню ему, а он: «Перезвони через десять минут, не могу сейчас говорить». Перезваниваю через десять минут: «Миша! Так что, нам приходить в театр?» А он, чуть помолчав, говорит: «Ты знаешь... Только что умерла Наташа...» Мы дружили с ней 20 лет, я видел Наташу в самых разных жизненных обстоятельствах. И я до сих пор не могу поверить, что ее нет».
2014 год
