На гастролях в Варшаве мама познакомилась с советским послом Яковом Христофоровичем Давтяном. Но их счастье было недолгим — прожили они вместе всего полгода. Давтян обладал взрывным восточным темпераментом, и мама часто страдала от его приступов неоправданной ревности. Однажды, вернувшись после спектакля, она застала дикую сцену: Яков сидел на полу и ожесточенно кромсал ножницами ее фотографии. Особую ярость у него вызывали сценические снимки, где мама была полуобнаженной. В этот драматический момент вдруг раздался стук в дверь. Пришедшие арестовать «врага народа» энкавэдэшники решили, что он уничтожает документы. Давтяна увели. После их ухода в комнате от сквозняка долго кружились обрывки фотографий... И дождь хлестал в окна. Опять эта вода! С этого момента мама каждый день ждала ареста. Вот почему она никогда не вела ни дневников, ни записей, не оставила воспоминаний.
После того как Давтяна расстреляли, вышло постановление: жен арестованных, а именно балерину Марину Семенову (жену посла в Турции Льва Карахана) и певицу Максакову выслать из Москвы. Бог знает, почему их пощадили. Думаю, всему причиной была начавшаяся война. Ходили слухи, что маму оставили в покое по личному распоряжению Иосифа Сталина. Большой в те годы был придворным театром кремлевского вождя. Поговаривали, что Сталин неравнодушен к Максаковой и что я — его дочь. Но после выхода воспоминаний любовницы Сталина Веры Александровны Давыдовой, меццо-сопрано Большого, все успокоились. С таким же успехом можно было сказать, что я дочь государя императора! И тем не менее поэт Андрей Вознесенский, намекая на таинственные обстоятельства моего появления на свет, написал стихотворение «Дочь фараона».
Мама так и не простила Сталина, расстрелявшего ее мужа. Рано утром в день его похорон она разбудила меня, сказав, что мы обязательно должны посмотреть на тирана в последний раз. Мы с трудом пробрались сквозь охрану в Колонный зал. Маму волновало только одно: действительно ли Сталин мертв или в гробу лежит его двойник? Чтобы хорошенько разглядеть покойника, утопавшего в венках, она щурилась и вставала на цыпочки.
Когда Давтяна посмертно реабилитировали, к маме пришел его сын Саша с компенсацией, полученной от государства. Он хотел поделиться деньгами с вдовой, но мама отказалась принять их.
Следующая история из ее жизни оказалась еще страшнее. Родила меня мама поздно, почти в сорок лет. Своего родного отца я никогда не видела, и от меня тщательно скрывали, кто он. Мама хранила эту тайну и так никому ее и не раскрыла. Удивительно, но никто из окружающих мне ничего не рассказал. Только много лет спустя, когда я поехала с одним актером из МХАТа на кинофестиваль в Марокко, он назвал имя моего отца — Александр Волков, певец Большого театра. «Твой отец не захотел жить в Советском Союзе, перешел линию фронта и оказался в Америке, где открыл школу драматического и оперного искусства», — рассказал он мне в минуту откровенности. Теперь я понимаю, как страдала мама, опасаясь не столько за себя, сколько за меня, единственную дочь...
— А ваш отец знал о рождении дочери?
— Когда я родилась, он пришел на меня взглянуть. Мама была оскорблена тем, что, увидев меня, он усомнился в своем «авторстве». Этим он подписал приговор их отношениям. За общение с «предателем Родины» можно было поплатиться жизнью. И как я сейчас понимаю, наверное поэтому я сидела взаперти и мне не разрешалось приводить домой подруг. Мама старалась загрузить меня уроками и музыкой — я училась игре на виолончели. Помню, мне очень хотелось, чтобы меня пожалели, и поэтому по дороге в школу я, прихрамывая, с трудом волочила виолончель. «Пусть все видят, какая несчастная девочка! Мало того что тащит тяжелый инструмент, она еще и хромает!» — злорадно думала я, поглядывая по сторонам: смотрят ли на меня, несчастную, сочувствующие прохожие. Может, это были первые неосознанные шаги к театру...
После войны жизнь мамы в театре стала очень безрадостной. Ведь никто ничего не забыл... И с мамой в 1953 году все-таки, я считаю, расправились, отправив коварным образом на пенсию. Как-то ей из Большого прислали по почте конверт. В извещении на папиросной бумаге сообщалось, что с такого-то числа Мария Петровна Максакова на пенсии. Мне было всего тринадцать, но я хорошо помню, как тяжело переживала мама эту смертельную обиду. Еще бы! Уйти на пенсию в пятьдесят лет, в блестящей форме! Трижды лауреат Сталинской премии, орденоносец, народная артистка РСФСР начала карьеру заново. Ее спасло то, что Николай Петрович Осипов, руководитель Русского народного оркестра, предложил ей выступать с русскими песнями. Мама начала гастролировать с концертами по стране и объездила весь Советский Союз...
