Незадолго до моего рождения мама была на гастролях в Латвии. После спектакля к ней за кулисы пришел знаменитый предсказатель Вольф Мессинг. Он долго рассыпался в комплиментах, а потом попросил маму показать руку. Взглянув на ее ладонь, многозначительно произнес таинственную фразу: «Бойтесь воды!»
— Началась война. Маму эвакуировали в Астрахань, ее родной город. Наш пароход, плывший по Волге, стали бомбить немцы. И мама во все время налета стояла надо мной, закрывая своим телом. За одну ночь она стала совершенно седой. Когда утром взглянула на себя в зеркало, в ее голове молнией пронеслось: «Вот оно! Предсказание Мессинга сбывается!»
В Астрахани мама открыла филиал Большого театра, где ставила спектакли и сама в них участвовала. В те дни, когда пела Мария Петровна Максакова, был полный аншлаг. Но скоро из-за моей болезни мы были вынуждены уехать из родного маминого города. Врачи сказали маме, что если ребенка срочно не увезти, он погибнет. Как говорили в народе, астраханский климат «вымывает детей». Опять эта вода! Мы переехали в Куйбышев, куда был эвакуирован Большой театр, а потом вернулись в Москву.
Когда к столице подошли немцы, мамину дачу в Снегирях, отступая, сожгли наши войска. Они выполняли один из лозунгов военного времени: «Чтобы ничто не досталось врагу!» Тогда все жили ради победы. Мамин «форд» — гонорар за ее выступления — забрали на нужды фронта. Первые послевоенные годы летом мы жили в избушке, напоминавшей скворечник. Наш «терем-теремок» был наскоро сколочен из ящиков, в которых привозили помощь из Америки по так называемому ленд-лизу. Жили мы как все, очень трудно. Помню, бабушка вставала рано утром, чтобы занять очередь за мукой. Ей на руке писали химическим карандашом номер, и она очень боялась, не дай бог, его стереть... В жизни трагическое часто переплетается со смешным. Бабушка в деревне купила корову Бурку. Но единственной кормилице нашей семьи нечего было есть. Однажды мамина юная студентка, ставшая знаменитым режиссером «Кинопанорамы» Ксения Маринина, посоветовала: «Мария Петровна! Что вы, в самом деле, теряетесь? Надо идти прямо к министру сельского хозяйства и просить сена!» Прежде чем позвонить министру, мама с Ксенией зашли в «Коктейль-холл» на улице Горького и выпили для храбрости по рюмке «Шартреза». Сено после приказа министра Бурка немедленно получила.
Моя жизнь на даче была расписана по минутам. Каждый день я отправлялась на «променад» в странном обществе: француженка Марианна Францевна, черепаха, которая все время пыталась вылезти из плетеной корзинки, крошечный тойтерьер и непременно... огромный будильник! Замыкал шествие красавец-петух, у которого собачка все время норовила выдрать перья из хвоста. Каждый раз будильник громко звенел, оповещая, что купание в ручейке закончилось.
Учительница французского языка Марианна Францевна жила с нами на даче и приучала меня к строгому режиму. Расписание обновлялось каждую неделю и вешалось над моей кроватью: подъем, завтрак, купание в ручейке и ежедневные занятия. Она была великим гигиенистом, даром что по профессии — медсестра: зубы чистила только мылом и каждое утро в медном тазу обливалась холодной водой. И мне советовала: «Если хочешь хорошую кожу — умывайся мочой!»
Мама воспитывала меня, как будто не было ни революций, ни войн, ни переворотов. Она, по-моему, так и осталась в прошлом веке, несмотря на страшные катаклизмы в нашей стране.
— Это значит, что вы одевались в кринолины?
— Я долго носила ненавистные платья с многочисленными оборками, которые бабушка шила мне на вырост. Когда я подрастала, эти оборки отпускали. Являла собой я довольно комическое зрелище: шубка с котиковой пелеринкой, явно перекроенной из старой маминой шубы, и выглядывающие из-под нее оборки. Туфли мне шили только на заказ. Когда они начинали жать, поступали просто — вырезали дырочку для большого пальца.
Наш сосед по даче, академик Николай Николаевич Приоров, привез из Америки для меня, будущей школьницы, неимоверных размеров кожаный портфель, ластик из каучука и огромный карандаш. Мне сшили школьную форму, а белый фартук, к моему огорчению, украсили ненавистной дореволюционной мережкой. (Когда фартук становился мал, к нему надставляли лямочки.) В такой странной экипировке мама отдала меня сразу во второй класс. Программу первого я прошла с одной старушкой-учительницей, сестрой певца Ястребова, которая жила у нас какое-то время. «Учительница первая моя» учила меня правилам грамматики. Так, например, чтобы определить количество слогов в слове, надо было произнести его, поднеся руку близко ко рту. Сколько выдохов — столько слогов. Вот с такими оригинальными познаниями я и пришла в школу.
