— После того как вы вышли замуж за иностранца, отношение к вам изменилось?
— Оно менялось, но постепенно, как будто вокруг меня стало сжиматься какое-то кольцо: телефон перестал звонить — предложений сниматься не поступало, отношения в театре стали напряженными. Образовался некий вакуум, мои коллеги-друзья куда-то стали исчезать. Зато появились странные люди, которые почему-то ничего не боялись и быстро смекнули, что у нас можно хорошо провести время — муж привозил из «Березки» редкие напитки и прочие деликатесы. Джин с тоником, блоки «Мальборо», чеки в валютный магазин — атрибуты красивой жизни... Случайные люди заполнили опустевшее вокруг меня пространство.
Наш театр тем временем собрался на гастроли в Грецию. Я, естественно, ни о чем не подозревая, укладывала чемоданы. За два дня до отлета ко мне подходит мой коллега и шепчет:
— Люда, а ты знаешь, что никуда не едешь?
Меня как громом поразило:
— Как? Что? Почему?
Я кинулась к министру культуры Демичеву, который был тогда еще и членом ЦК. Думаю, он догадывался, зачем к нему на прием записалась артистка Максакова.
«Меня не берут в Грецию! За мной никакой вины нет!» — почти всхлипывала я, сидя за длинным овальным столом министерского кабинета. Он молча меня выслушал, потом снял трубку и сказал кому-то: «Иван Петрович, это Демичев. У вас тут Театр Вахтангова в Грецию уезжает. Знаете, да? Так вот, вы Максакову-то не забудьте!»
Когда на следующий день я приехала в аэропорт, некоторые артисты театра, кстати, частенько бывавшие у меня дома, разом повернулись ко мне спиной. Вот этого я не забуду никогда.
— Может, коллеги вам завидовали? Ведь, говорят, вы подъезжали в то глухое советское время к театру на «мерседесе»...
— Первой машиной, которую подарил мне муж, был спортивный «понтиак». Из-за низкой посадки на нем невозможно было ездить по нашим дорогам. Автомобиль мы купили в Мюнхене и на нем же возвращались в Москву.
Я, попав за границу, естественно, накупила в магазинах запрещенной литературы и запоем читала Солженицына, Максимова... Эти книги нельзя было ввозить в СССР, а я забыла, что у меня в сумке роман Максимова «Семь дней творения». «Ни за что не выброшу!» — решила я и положила раскрытую сумку на переднее сиденье. На советской границе нашу машину тщательно обыскивали — сняли велосипед с багажника, простукивали обшивку, но никто из таможенников не догадался заглянуть в сумку, лежавшую на самом видном месте.
На этом «понтиаке» я и ездила в театр. Наверное, это было глупо. Если бы понимала, что вызываю дорогой машиной раздражение и тем самым «дразню гусей», — ездила бы на «жигулях», как все. Но ведь не только у меня была иномарка, например Михалков и Высоцкий в ту пору ездили на «мерседесах». Но я настолько была уверена, что меня так же все любят, как и я...
Со мной однажды приключилась забавная история. Как-то, уже прожив с мужем лет семь, приехала в Мюнхен. Я жила в прекрасной гостинице в центре города и бегала по музеям и театрам, но, естественно, не могла равнодушно пройти мимо буржуазной «сладкой жизни». В витрине диковинного для советского человека магазина увидела шубу из рыси. Она мне так понравилась, что я долго клянчила ее у мужа. Наконец он сдался и подарил мне шубу, хотя даже для него она была дорогой покупкой.
В тот же вечер я отправилась в театр на модную постановку пьесы Клейста «Разбитый кувшин». Сидела в зале, но мысль об обновке, сиротливо висевшей в гардеробе, не давала мне покоя: «Как жаль, что я не в Москве! Вот бы пойти в ней сейчас в Дом кино!»
Высидев два акта как на иголках, я отправилась пешком в гостиницу. Вдруг меня неожиданно подхватили под руки двое красавцев: «Мы вас проводим, мадам». Вылитые Ален Делон и Хельмут Бергер!
Я не успела прийти в себя, как один шепчет «Пятьсот за вечер?», другой перебивает: «Тысяча за ночь?»
«Ну, — думаю, — меня за дорогую проститутку приняли», но они тут же мою догадку развеяли: «Мадам, вы согласны платить?»
Оказывается, два жиголо приняли меня в этой шубе за богатую даму, которая снимает мальчиков за деньги. Вознесенский, которому рассказала смешной эпизод, написал об этом стихи.
