Спектакль мы отрепетировали в России, а выпустили в Израиле. В Тель-Авиве нам за полторы — две недели изготовили декорации, сшили костюмы. В Москве поставили хореографический номер, который я должен был танцевать в конце первого акта. Но когда в Израиле увидел готовые декорации и костюмы, понял, что танец совершенно под них не подходит. Понял это и Виктюк. Хореографа в Израиль не взяли, поэтому в течение нескольких дней я сам придумывал какие-то движения, полностью изменив первоначальный замысел танца. Роман Григорьевич наблюдал за моими поисками и приговаривал: «Нет-нет, танец отменим, Дима». Я же продолжал придумывать. В конце концов сложился танец-диалог с перчаткой героини, которая каким-то образом оказывалась в кармане плаща моего героя. Мне удалось обыграть и свой костюм — черный длинный плащ с белым подкладом. Я его сначала распахивал как громадные черные крылья, а потом в какой-то момент перекручивал — и на меня налетали белые крылья. Игра черного и белого была заложена в концепцию спектакля, поэтому когда Виктюк увидел эти крылья и финальный аккорд моего танго с перчаткой (а я укладывал ее себе на шею в место, куда целовал героиню), воскликнул: «Оставляем!» Впоследствии этот танец стал одним из знаковых элементов нашего спектакля.
Начало моему увлечению танцами положил черный джаз, который я десятилетним пацаном впервые услышал на пластинке из папиной коллекции. Родители мои очень музыкальные люди. Однажды папа, увидев меня дома за прослушиванием музыки, сказал: «Сын, ты потрясающе слушаешь музыку — позвоночником, а не головой». Я эти его слова запомнил. А потом в моей жизни появился Майкл Джексон. С родителями каждое лето из Нового Уренгоя мы выезжали куда-нибудь отдыхать. В тот год у нас был маршрут Москва — Ленинград — Прибалтика. В Ленинграде мы пришли в кинотеатр, где шел музыкальный фильм-обозрение «Как стать звездой». И вдруг между номерами до боли знакомых артистов советской эстрады восьмидесятых я на огромном экране увидел незнакомого мне человека, который танцевал и пел. От того, что увидел и услышал, я заплакал. Это был Майкл Джексон с номером на песню «Билли Джин». С того дня тело мое уже не могло существовать без этой музыки и танцев.
Джексон меня так увлек, что я страстно полюбил танец. На дискотеках всегда выходил на танцпол первым. У меня даже появилось прозвище — Джексон... Потом, когда поступил в театральный, некоторые педагоги не очень понимали — для чего я нужен и что со мной, зеленым, делать. Когда же в пародии на «Иисус Христос — суперзвезда» я станцевал Иуду, все как-то сразу встало на свои места. Мне сказали: «Дима, запомни, танец — это твой железный козырь. Как только ты начинаешь танцевать — все про тебя сразу становится понятно». Но реальное понимание природы пластичности человека пришло ко мне гораздо позже.
Вернемся к премьере «Осенних скрипок»... Что творилось в Израиле, когда мы выходили на поклоны с Фрейндлих и Виктюком, и что творилось в Сан-Диего, где мы потом гастролировали, — словами не описать. Кстати, первый спектакль с Фрейндлих в Америке мы играли в Атлантик-Сити в громадном казино, где есть большой театрально-концертный зал. При этом зрители сидят за столиками и могут заказать вино, закуски. Но на нашем спектакле на столах стояли только свечи — из пиетета к Актрисе — Алисе Фрейндлих. Спектакль в такой необычной атмосфере при свечах прошел удивительно.
В Израиле мы сыграли восемнадцать спектаклей и, как ни странно, заработали денег. «Осенние скрипки» стали очень удачной антрепризой — выгодной для всех. Вместе с Романом Григорьевичем прошлись по модным бутикам центральной площади Тель-Авива. Все что-то себе приобрели, а Виктюк в числе прочего купил себе удивительное осеннее пальто в пол от дизайнера Донны Каран. И вот из декабрьского Израиля, а для этой страны это очень комфортное время, мы перенеслись в декабрьский Санкт-Петербург. Расположились в гостинице «Октябрьская» и выдвинулись на репетицию. Идем пешком по Невскому проспекту... Навстречу несется ледяной ветер такой силы, что кажется, будто ты идешь сквозь какую-то огромную аэродинамическую трубу. Артисты, конечно, укутанные, я — в меховой шапке. А Роман Григорьевич — в своем чудесном темно-синем элегантном осеннем пальто и в кепи. Воротник у пальто поднят — Виктюк считал, что так модно. Впоследствии поднятый воротник стал его фирменным стилем. Идет модный режиссер не спеша по Невскому навстречу ледяному ветру и приговаривает: «Бедная Донна Каран, бедная Донна Каран...»
