Уезжала из Италии, ни на что не надеясь. Тонино все еще был женат, хотя давно не жил с семьей. По возвращении меня вызвал к себе Ермаш, стращал: «Прекращай это дело! Здесь все потеряешь, а там ничего не приобретешь».
Но Гуэрра как чувствовал, вскоре позвонил:
— Ты собрала документы?
— Какие?
— Я развелся, оставил половину имущества жене и детям, а ты даже не удосужилась собрать все справки, чтобы мы смогли расписаться! — возмущался он.
Так Тонино сделал мне предложение. Свадьба состоялась тринадцатого сентября 1977 года. Расписывались во Дворце бракосочетаний на улице Грибоедова. Свидетелями со стороны жениха были Антониони с Энрикой, с моей — Тарковский. Микеланджело, друживший с Армани, Миссони, другими знаменитыми кутюрье, помогал Тонино выбрать для меня свадебный туалет. В итоге я пошла под венец в светлом шелковом костюме от Нины Риччи.
У нас много свадебных фотографий из ЗАГСа, которые сделал Тарковский, Антониони на них прикрывает рот носовым платком. Они с Энрикой выбрали для нас вальс «Дунайские волны», под который жених должен был вести невесту. Как только заиграла музыка, вышла дама с перевязью через всю грудь, как у мэра, и пластиковой указкой. Началась церемония, на Микеланджело с Энрикой напал страшный хохот. Тонино постоянно на них оборачивался: «Прекратите, нас сейчас не зарегистрируют и выведут отсюда, подумают, что мы решили всех разыграть!» Из ЗАГСа мы поехали в Архангельское, в ресторан «Русь». Я была безмерно счастлива.
Тониночка после этого остался в Москве на два месяца, ждал, когда меня выпустят. Антониони тем временем обивал пороги советского посольства в Риме, просил: «Мой соавтор и друг застрял в Москве, а нам надо работать, все сроки прошли, посодействуйте». А мне опять устроили нервотрепку: не хватает документов, не те буквы в анкете, хотя я никогда не имела ни малейшего отношения к гостайне. Наконец все осталось позади, мы полетели в Рим вместе.
— Легко ли было адаптироваться к новой жизни в другой стране?
— Конечно сложно. Когда начинаешь жить вместе, первый год всегда самый сложный. В Италии все оказалось другим: вкус воды, сигарет — я тогда курила, климат, запах бензина, ритм жизни...
Тонино оказался мужчиной взрывного темперамента, проявлявшим обычный итальянский характер. Но это поняла позже. Я разговаривала негромко, а он кричал. Я обижалась, уходила плакать в другую комнату, чуть ли не каждый день клялась себе: все, возвращаюсь в Москву. Муж замечал, что глаза у меня на мокром месте, кричал: «Баста Достоевский!» Раздражение возникало у обоих. И тогда его друг, чудесный красавец аристократ Франко, который позже работал директором у Тарковского на «Ностальгии», сказал: «Лора, если ты не будешь громко отвечать Тонино, как это принято в итальянских семьях, он перестанет тебя замечать. Ты тоже что-то постоянно требуй». Взрывы проходили у Тонино быстро, через три минуты все бывало забыто. Он не любил рефлексий: баста, проехали, надо улыбаться и идти дальше.
Одни прогулки по Риму чего стоили! Тониночка говорил: «Рим меня унижает, ты выходишь на балкон и понимаешь, что все было сделано до тебя». Меня Вечный город не унижал совершенно. Я его открывала, узнавала, вскоре появились любимые места, уголки. Но это обрушилось на мою голову в одночасье, требовалось время, чтобы все пережить, стать достойной случая, который выпал мне в жизни, что было непросто.
