Феллини иногда приходил к нам работать, но чаще забирал Тонино в половине восьмого утра, и они уезжали в студию на виа Систина. Она располагалась напротив дома, где когда-то жил Гоголь. Когда идеи иссякали и работа останавливалась, Федерико с Тонино открывали окна и кричали: «Гоголь, помоги!» Оба обладали чувством юмора, хохотали постоянно.
Я оказалась внутри их творческой лаборатории, при мне зарождался фильм «И корабль плывет». Феллини однажды пришел к нам на пьяццале Клодио, спросил Тонино:
— Над чем ты работаешь?
— А ты?
— Я хочу снять фильм о параде карабинеров. Представляешь, прекрасные красавцы карабинеры с плюмажами гарцуют на лошадях, едут на арену, где будет представление. Туда бегут потрясающие женщины в шляпах, чтобы занять место на трибунах. И вдруг первая лошадь спотыкается, падает, за ней вторая, третья, в общем, получается куча-мала.
Тонино в ту пору собирал материалы о больших похоронах — Насера, Сталина, Рудольфо Валентино. Голливудский небожитель умер в тридцать один год, его хоронили в открытом гробу, чтобы женщины могли в последний раз полюбоваться на своего кумира. Тонино рассказывал, что вся площадь была усеяна оторванными рукавами.
— Почему? — поинтересовался Феллини.
— Ну как же, люди, которые оказались сзади и не могли подойти к гробу, цеплялись за рукава стоявших перед ними и отрывали их.
Уверена, что кадр с рукавами Тонино придумал. А потом вдруг рассказал о том, как хоронили Марию Каллас: оперная дива попросила отвезти ее прах на пароходе до родного греческого острова, где жили ее предки, и там его развеять. В тот момент я подавала им кофе. Феллини сказал: «Вот об этом мы и снимем фильм». Приходил с утра, они придумывали, как на корабле заболел носорог, у него началось расстройство желудка. Оба хохотали, позвали меня, наперебой пересказывали, каким будет этот эпизод, я смеялась вместе с ними.
Феллини любил цирк, мы часто бывали на представлениях «Нандо Орфео». Он выходил на арену, представлял актеров, хлопал девушек по попкам. Однажды спросил меня:
— Знаешь, как называется этот цирк?
— «Нандо Орфео».
— Нет, это цирк «Орфеллини».
Джульетта Мазина запомнилась мне собранной — она всегда была на каблучках, с неизменной сигаретой в руке. Мазина не обращала никакого внимания на разговоры о похождениях Федерико, его увлечениях другими женщинами. Супруги оставались одним целым до последнего вздоха.
Феллини не создал школы, ему невозможно подражать, он — единственный и неповторимый, человек-праздник, белый клоун... А школа Антониони вдохновила многих художников.
Микеланджело был эстетом, малоразговорчивым, невероятно прекрасным. С Тонино они пребывали в постоянном сражении, даже в мелочах. Спорили, кто быстрее добежит, кто дальше закинет камень, постоянно затевали соревнования, игры, страшно ругались, отстаивая каждый свое мнение. Одну историю мне рассказал Вим Вендерс, работавший над фильмом «За облаками» вместе с Антониони и Гуэррой. Знаменитый сегодня американский сценарист и режиссер Сэм Шепард когда-то был стажером на картине «Забриски Пойнт» и в страхе убежал, когда увидел, как Микеланджело и Тонино, доказывая друг другу свою правоту, колотили руками по шкафу и чуть его не разнесли. Он не подозревал, что это не имело никаких последствий — Антониони и Гуэрру связывала невероятная дружба.
