Юлия: Центром мироздания для нее были работа и сын. Никогда она не променяла бы Женю ни на кого. И не связалась бы с мужчиной, у которого не сложились отношения с сыном. Слышала от нее: «Сегодня Женя во столько-то придет, надо бежать домой, супчик ему сварить, котлетки пожарить... Смотри, какая рубашка красивая, надо Женьке купить!» Любила сына, обожала заботиться о нем.
Евгений: Ничто не предвещало беды, как говорится. Иногда мама жаловалась на повышенное давление, боли в сердце. Пошла к врачу, тот сказал: «Обычное переутомление, надо отдохнуть». Буквально через пару дней я слег с тяжелейшим отравлением, Мася четыре дня тряслась надо мной, успевая только померить себе давление. Вспоминаю это с комом в горле...
А еще через несколько дней, восемнадцатого апреля, я пришел с подработки, а мамы больше нет. Мне трудно говорить об этом. До сих пор не могу зайти в Масину комнату. Дома вообще тяжело находиться, любая ее фотография вызывает слезы. Не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы я мог говорить об этом спокойно.
Зина прилетела на мамины похороны из Голландии, где изучает графический дизайн. Обняла меня при встрече. Остановилась она в гостинице, а не в нашей с мамой квартире. Просто, без объяснений сказала: «Мне так удобно». Впрочем, это ее личное дело.
На похороны сестра надела темные очки и платок. Плакала или нет, не знаю. Я мало что помню, все происходящее воспринимал как во сне, был раздавлен, почти убит.
На следующий день Зина приехала в нашу с мамой квартиру. Вдруг задала вопрос, который поставил меня в тупик: «Женя, почему ты такой грустный, что случилось?» Я напомнил ей, что вообще-то вчера похоронил маму. Нашу маму.
Почти с порога Зина принялась фотографировать на телефон мамины украшения, каждое колечко и цепочку, и висевшие на стене картины, и фотографии Евстигнеева, и коллекцию кукол, и мебель... Взгляд холодно-деловой, оценивающий. Думаете, может быть, снимала на память о маме? Нет, это была в чистом виде опись имущества перед судебным процессом. Потому что на следующий день ее папа (точнее — наш папа, но я его отцом не называл и не считаю) прислал письмо — деловое, хлесткое, жесткое... Никаких соболезнований. Он обрисовал свои планы насчет раздела имущества.
Я спросил Зину: «Тебе не кажется, что это некорректно по отношению к маминой памяти — делить имущество, когда еще не прошло даже девяти дней после ее смерти? Если умершие, как считается, видят с небес все, что происходит с их родными, представляю, как больно маминой душе!»
