— А каким педагогом был Олег Павлович?
— У него была особая методика — влюблять в себя учеников. Он резко контрастировал с другими преподавателями. Вот, например, Борис Сморчков, который играл мужа героини Раисы Рязановой в фильме «Москва слезам не верит», он и матом мог наорать. Я ему однажды сказала: «Вы на нас голос не повышайте — мы студенты, комсомольцы, не потерпим этого!» И занятия у него были очень скучными, некоторые его недолюбливали. А Табакова почитали почти как бога! Какое-то время назад я думала, что это, наверное, неправильно. Мы ведь готовы были за него умереть — опасно так играть юными душами. Но сейчас, когда у меня самой в Америке есть ученики, хорошо его понимаю. Когда ученик влюблен в своего наставника, он иначе живет, дышит, играет. На занятиях Олега Павловича никто и никогда громко не разговаривал. В этом была особая магия тишины. Только у Табакова и еще у Эфроса — больше ни у кого я не слышала такой звенящей тишины. Олег Павлович подходил и шептал на ушко: «Давай ты сыграешь так...» — и объяснял. Мы были готовы горы свернуть. Потому что Учитель в тебя верит! Не было диктатуры режиссера, как у Андрея Гончарова, тот темперамент имел неукротимый, ор стоял на весь театр: «Пошел на три буквы, не будешь играть!», с ролей снимал нещадно даже состоявшихся артистов...
Когда мне доверили выйти на сцену «Современника» в «Эшелоне», душа моя воспарила до небес. Предстояло заменить игравшую роль Саньки Марину Неелову, которая не успевала вернуться со съемок. Режиссером спектакля была Галина Борисовна Волчек.
И я стала готовиться... Представляете, в шестнадцать лет сыграть в знаменитом «Современнике»?!
На спектакле, во время сцены за столом, игравшая главную роль Алла Борисовна Покровская по сценарию пила воду из стакана. И вдруг она захрипела и стала сползать на пол... Оказывается, вместо воды ей налили нашатырного спирта. Так я впервые стала свидетелем театральных интриг в самом страшном их проявлении. Мне кажется, я знаю, кто желал Покровской смерти, но оставлю свои подозрения при себе, тем более что и Аллы Борисовны, и ее соперницы уже нет на свете. Кто-то закричал, началась паника, остановили спектакль, вызвали скорую помощь. Я в шоке выбежала из театра, помчалась в студию, где наши ребята репетировали студенческий отрывок, ворвалась и заорала: «Покровскую отравили!» Со мной случилась настоящая истерика. На следующий день Олег Павлович собрал всех студийцев и сообщил: «Лена — моя самая любимая ученица. Но я не могу с ней работать дальше, потому что ее эмоциональность, ее поступок...» В общем, он меня отчислял. Перед глазами поплыло.
