Успел Михаил показать мне и Америку, и Канаду, и Австралию. Причем в поездку по Америке мы не могли еще брать маленькую дочь, поэтому он для нее «на вырост» делал видеозапись, восхищаясь американским благоустроенным и продуманным бытом и заботой об инвалидах. И делал он это искренне. У него тогда еще не было глобального разочарования в Америке. Последним нашим большим путешествием с Михаилом была уникальная поездка на остров Пасхи, мы хотели сами увидеть и попытаться разгадать тайну каменных истуканов — моаи. Потом отправились в Чили и Перу, где летали над плато Наска в попытке понять еще один феномен природы — загадочные линии и циклопические рисунки фигур, происхождение которых до сих пор учеными не объяснено и которые видны только с самолета. Кто, когда и для чего их сделал, так и остается манящей загадкой.
В какой-то момент его увлекла история славян и русского языка. Находились критики, ругали: артист без специального образования лезет в языкознание. Михаил предпочитал не спорить, говорил: пусть дипломы и научные изыскания ученых останутся при них, «а у меня другая задача — разбудить интерес к языку у молодых». Он был творческим будильником и зажигалкой. На собственные средства снаряжал экспедиции, снял два документальных фильма — «Рюрик. Потерянная быль» и «Вещий Олег. Обретенная быль». Закончив съемки, сказал: «Если б мне сегодня пришлось уйти из жизни, я бы знал, что главное свое предназначение выполнил». Тогда был совершенно здоров, о болезни не шло речи, и даже не было никаких дурных предчувствий. А как он радовался, когда после концертов к нему подбегали подростки: «Дядя Миша, а мы знаем, как вот это слово расшифровывается, мы нашли код!»
Часть времени мы проводили в Юрмале в доме, который он называл пятизвездочной берлогой. Здесь он хотел замедлить время, убрать из жизни суету. Поэтому во дворе вырыл колодец — простой, деревенский. По утрам обливался холодной колодезной водой. Максим Галкин* с Аллой Борисовной, часто отдыхавшие в Юрмале, впервые заглянув в гости, удивились:
— Почему не проведете нормальный водопровод?
Михаил ответил, что водопровод имеется, остальные удобства тоже.
— Но... понимаете, ведро ударяется о дно, потом начинаешь медленно его поднимать, скрипит колесо, вода расплескивается. И как будто здесь тормозится время.
На участке он построил пирамиду, покрытую дранкой. Внутри свет, отопление. Закрыты все щели от комаров. Громадный матрас с подогревом — а под ним... пеньки. Михаил говорил: «Ну прикольно же! Звезда спит на пеньках на матрасе с подогревом». Днем он по часу или больше медитировал в пирамиде — увлекся этим во время путешествий на Восток. Мы вместе часто там ночевали, получалось быстро выспаться — в пять-шесть утра уже птицы поют и не хочется долго валяться.
Вокруг сосны, море рядом. Приходили друзья — поиграть в настольный теннис или в волейбол, покататься на велосипедах, мы запекали картошку в углях, готовили уху. Это были «Задорные посиделки у костра». Михаил любил рассказывать забавные истории, я помню такую, очень для него показательную: «Как-то одного из коллег-писателей в пять утра, после очередной ночной презентации, я позвал на берег полюбоваться восходом. Тот смотрел на вырастающее над горизонтом солнце секунды три, потом сказал огорченно: «Знаешь, а у Галкина популярность не падает. Чем ты это объяснишь?» Я хорошо отношусь к Галкину, но думать о его популярности на восходе не хотелось. Я посмотрел на своего коллегу. Несчастный! Он никогда не сможет отличить уху, сваренную на костре с затушенной в ней головешкой, от рыбного супа из пакетика...»
