Задорнов внезапно исчез. По словам Максима Галкина*, его обнаружили стоящим на дороге с травмой головы только через три часа. Миша не понимал, в какой точке пространства находится, и не знал, что произошло.
— Прошло уже три с половиной месяца после Мишиного ухода. Боль утраты не отпускает, но зная его характер, убежден: Задорнов был бы против постоянных сетований. Впрочем, не могу сказать о нем «был» — как и о Лене Филатове. Оба моих друга всегда рядом.
С Мишей нас связывали пятьдесят семь лет жизни. Познакомились еще в Риге, где оба выросли, — на тренировке по настольному теннису в школьной секции. Я тогда ходил в седьмой класс, Миша — в шестой. Он любил вспоминать, как однажды после проигрыша я решил взять реванш. И надменно спросил, скольких девочек Задорнов уже поцеловал. Покраснев, он соврал, что одну. В ответ я с нахальством опереточного любовника небрежно сообщил, что у меня за плечами уже семьдесят пять, и показал свою записную книжку, в которой фамилии оцелованных были отмечены галочками.
Тогда он тоже завел себе блокнот, в который переписывал фамилии с обложек книг из папиной библиотеки. Естественно, переводя фамилии писателей в женский род. В списке его побед значились Толстая, Островская, Полевая, Шолохова... Но у меня перечень всегда оказывался длиннее и разнообразнее. «Видимо, Качан переписывал фамилии прямо из телефонной книги», — позже резюмировал Миша. Он любил живописать эту историю на своих концертах.
В Риге мы жили в ста пятидесяти метрах друг от друга. Я на улице Свердлова, Миша — на Кирова. Встречались на углу, у местных мальчишек он назывался «пятак», и шли гулять в Стрелковый сад.
Я хорошо знал Мишиных родителей Елену Мельхиоровну и Николая Павловича. Задорнов-старший был крупным писателем, лауреатом Сталинской премии. Писал о Дальнем Востоке. А я родился в Уссурийске. Спустя полжизни Дальний Восток объединит нас всех снова: Миша поставит на берегу Амура памятник отцу. В судьбе ничего не бывает случайным, надо только уметь замечать.
Задорновы жили в элитном доме, их квартира всегда поражала меня, сына «воина-освободителя», а сейчас бы сказали «советского оккупанта», солидностью и размерами. Забегая вперед, скажу, что когда распался СССР и прибалты познакомились со словом «реституция», у здания нашелся прежний владелец. К счастью, Миша уже заработал себе возможность переселить семью в другое место. Николай Павлович до этого не дожил.
