В очередной раз поссорились накануне Нового года. Стою у себя в комнате тридцатого декабря, собираю вещи — в Асбест решила ехать к родителям. А сама думаю: «Вот зачем поссорилась? С Пашковым Новый год хотя бы весело встретила». И вдруг открывается дверь. Я чувствую, что это Саша, но никто не входит. Выглядываю — Пашков стоит на коленях, с букетом цветов, голову опустил: «Прости меня!» Потом признался, что боялся: а вдруг я выйду раньше и он не успеет встать в нужную позицию — так Саша все расстояние до моей комнатки полз на коленках. У нас были не отношения, а американские горки. Помню, в пять утра он после ссоры рыдал под моими окнами. Кричал: «Я же люблю тебя! Как ты не понимаешь?» Весь институт был в курсе наших мелодрам, все же у них на глазах разыгрывалось.
Поначалу это забавляло, а потом я как-то прониклась. Думала даже: «Господи, а за что же он меня так любит?!» Просто до какого-то сумасшествия! Однажды приехала к нему в гости, смотрю, а там чуть ли не алтарь оборудован: записочки наши, волосы мои с расчески. Его родителей, особенно маму, это, конечно, не очень-то радовало. Со своей семьей Саша меня познакомил в день своего восемнадцатилетия. Забрал в институте с занятий: «Пошли домой». Приехали, а там его родители, старший брат, родственники. Пашков им с порога: «Это Анжелика, моя будущая жена». Мама, естественно, в предобморочном состоянии. Она была уверена, что Сашино помешательство добром не закончится, переживала, как бы из-за этого он не бросил институт. Для нее было очень важно, чтобы сын получил корочки и стал артистом.
Его мама, конечно, удивительная женщина. Из-за порока сердца ей нельзя было рожать, но она очень хотела этого ребенка и долго скрывала от мужа, что беременна. Мечтала в Саше воплотить все свои нереализованные желания: отдала в театральный кружок, в балетный класс. И тут восемнадцатилетний сынок из-под маминой опеки вдруг переметнулся сразу к девушке. Но так получилось, что через полгода Саша забрал меня из общежития и мы стали жить у его родителей. Перед этим я попала с серьезными проблемами в больницу. Поставили меня на ноги только через десять дней. Сразу после больницы Пашков перевез с вещами к себе. Даже маму не спрашивал: хочет она — не хочет, нравится ей — не нравится.
В той ситуации он проявил себя, конечно, как настоящий мужчина. Немногие в восемнадцать лет способны брать ответственность. Так или иначе, мы наслаждались жизнью, у нас была отдельная комната в квартире Сашиных родителей, а это все же лучше, чем проходной двор в общежитии. А дальше события начали разворачиваться вовсе не так, как планировала. В октябре выяснилось, что я беременна. Шок! Да, мне очень нравился Пашков, но не была уверена, хочу ли я жить с ним до конца своих дней. Конечно, мелькнула шальная мысль, а не сделать ли аборт. Саша, естественно, убеждал:
