Первым, кто пришел к нему после операции, был Паустовский. Он принес другу карандаши и тетради: «Пишите, работайте!» К.Г. прочел небольшую автобиографическую повесть отца и был ею очарован: «Вам надо бросать театр. Вы прирожденный прозаик!» Кто бы мог тогда подумать, что он вскоре окажется в нашей семье...
Это ведь папа познакомил свою жену с Паустовским. Они до войны отмечали Новый год в Ялте. Случайно встретили на набережной К.Г. Папа с воодушевлением воскликнул: «Таня, иди сюда, я тебя познакомлю с необыкновенным писателем и человеком!» Она была поклонницей творчества Паустовского, но совсем не ожидала увидеть страшно надменного человека, застегнутого на все пуговицы. Он на курорте был в галстуке! Уже тогда тетя Таня понравилась Константину Георгиевичу. В это время та расходилась с моим отцом, а Паустовский забрасывал их комнатку огромными букетами. Эти цветы вызывали у папиной компании — Плучека и Гладкова — взрывы хохота. К.Г. им всем казался пожилым человеком, ему было сорок восемь.
Когда Паустовский и тетя Таня поженились, наша семья стала еще больше. Константин Георгиевич поселился у нас, они с Галей жили за перегородкой. Сначала родился Алеша Паустовский, а через три месяца мой брат Кирилл Арбузов. Один заорет — другой тут же подхватывает. И сна как не бывало. Так весело и жили за шкафами! Одно время, когда стало совсем тесно, меня переселили к соседке. Только в 1954-м семья Паустовских вместе с Галкой, ее бабушкой и маленьким Алешкой переехала в высотку на Котельнической набережной.
Папа часто говорил: «Знаете, какая у меня мечта? Чтобы все мои жены, дети и их семьи жили вместе». Прямо как у Феллини с Бергманом, ни больше ни меньше. Алешка Паустовский ездил с нашей мамой и Кириллом на море отдыхать. Тетя Таня с удовольствием отдавала сына на воспитание нашей строгой маме. А летом мы встречались на папиной даче в Переделкино. Помню, как он заставлял нас бегать по скошенной траве: впереди отец, за ним мама, потом Галя и я. Бежала сзади и ныла, за это отец называл меня нытиком-маловером. У меня здорово были исколоты ноги. Вдобавок надо было окунуться в пруд, который по утрам покрывался тоненькой коркой льда. Папа хотел, чтобы мы росли спортивными. Сам до старости плавал в море при температуре пятнадцать градусов, за что друзья прозвали его драматургом-моржом.
