Однако вернусь к студенческой жизни с посиделками, романами и розыгрышами. В первый год на нашем курсе сложились две пары: Рыбников — Румянова и Захарченко — Ларионова. Ни о какой любви с первого взгляда Николая к Алле и речи не было, все это выдумки.
Еще меня удивляло, когда учившийся параллельно с нами на операторском факультете Петр Тодоровский начинал рассказывать в телепередачах, как абитуриентка Ларионова поразила всех своей божественной, немыслимой красотой. Я прекрасно помню впечатление при знакомстве с ней: «Надо же, каких сереньких мышек в артистки берут... Конопатенькая, ни бровей, ни ресниц — да у нас таких целый поселок!» Зато увидев ее в роли Любавы в «Садко», а через пару лет — в «Анне на шее», был потрясен: до чего ж хороша! Для меня стало загадкой: как же так, в жизни — простенькая и миленькая, а в кино — звезда? Отгадку нашел в случайно подслушанном разговоре старейших актрис Ольги Жизневой и Ады Войцик: «Этой Ларионовой надо поставить памятники операторам! Без их труда и таланта играла бы до конца жизни простушек — подружек главных героинь...»
Когда Рыбников потерял от Аллочки голову, точно сказать не берусь, но хорошо помню, как через три года после окончания ВГИКа друг пытал меня вопросами:
— Коль, что мне делать? Ехать расписываться с Аллой или нет?
Я отбивался:
— С ума сошел, разве о таком советуются? Ты сам должен решить!
Зная, что Ларионова ждет ребенка от Переверзева, в которого влюбилась на съемках картины «Полесская легенда», Рыбников не переставал ее добиваться. Поженились Коля и Алла в начале 1957-го, а спустя несколько недель на свет появилась Аленка, которую Рыбников удочерил и никогда не делал разницы между ней и родной дочкой Ариной. Николай был замечательным мужем и отцом. И даже смог укротить свой мятежный норов и буйную фантазию, в студенческие годы едва не приведшие к трагедии.
История с хулиганскими радиопередачами, транслировавшимися на все общежитие ВГИКа, легла в основу фильма Петра Тодоровского «Какая чудная игра». Самое большое расхождение сценария с действительностью в том, что главных героев во главе с зачинщиком «антисоветского» розыгрыша Колей Рыбкиным (прозрачный намек на Рыбникова) расстреляли.
В реальности все началось пусть не с самой доброй, но вполне безобидной шутки. Подражая голосу одного из дикторов, Коля поведал слушателям, что в округе объявилась бешеная собака, и передал указание руководства Москвы всем сотрудникам жилищных контор и комендантам общежитий организовать обход квартир и комнат с целью выявления укушенных. Назвал и первый признак скрытой стадии неизлечимой болезни — коричневое пятно размером с пятак под правой лопаткой.
Иван Косых, приемный отец знаменитого «неуловимого мстителя» Виктора Косых, учился двумя курсами старше нас, жил в общежитии и имел привычку готовиться к экзаменам выключив радио, чтобы ничто не отвлекало, и голым по пояс. О родимом пятне под правой лопаткой знали многие, но только не наша комендант — высокая дородная тетка с громовым голосом. Собственно, на нее и Ваню и был рассчитан розыгрыш. Прослушав передачу, хозяйка общежития тут же отправилась по комнатам. Дошел черед и до той, где жил Косых. Дальше даю слово жертве: «Сижу, как всегда, спиной к двери, занимаюсь. Слышу, кто-то входит — и сразу в крик! Оборачиваюсь — на пороге, схватившись за сердце, стоит комендантша, глаза по чайному блюдцу, на лице — неописуемый ужас. Когда разобрались, что к чему, еле уговорил ее не искать Рыбникова — эх, и попало бы Кольке!»
Не успела забыться история с бешеной собакой, как у Рыбникова созрел план нового розыгрыша. Подражая голосу Левитана, Колька прочитал в микрофон «постановление партии и правительства о снижении цен на товары первой необходимости»: «Молоко — на восемьдесят процентов, масло — на восемьдесят семь процентов. Соль, спички, керосин — бесплатно!» Общежитие гудело: «Вы слышали? Вот здорово, теперь заживем!»
На другой день студентов нашего курса стали по одному вызывать в ректорат. Допытывались, кто был инициатором и почему, зная о готовящейся провокации, ни один не попытался ее пресечь. Мы, прикинувшись дурачками, пожимали плечами: «Ничего не знаем». А вечером, собравшись в комнате у Рыбникова, тряслись от страха в ожидании ареста.
Нас спас Герасимов. На экстренном совещании звучали разные мнения. Комсорг ВГИКа предложил как следует пропесочить виновных по линии комсомола и вынести каждому строгий выговор с занесением в учетную карточку. Сергей Аполлинариевич возразил:
— В таком случае о нашем ЧП станет известно в ЦК ВЛКСМ, а следом — и в ЦК партии. Представляете, что начнется? Мое предложение — о случившемся забыть! Как будто ничего не было.
— А если информация об этой антисоветчине дойдет до органов? — заволновались члены ректората. — Выяснится, что мы ничего не предприняли, вот тогда не только их, но и наши головы полетят!
Герасимов стоял на своем. Стукачей, к счастью, не нашлось — и мы отделались сильным испугом.
Диплом весной 1953 года я защищал лентой «Сельский врач», одной из главных ролей в водевиле «Беда от нежного сердца» и второстепенным персонажем в спектакле «Юность Петра». По плану Герасимова, в последнем мне предстояло играть Алексашку Меншикова, и мы с Рыбниковым (ему достался будущий император) уже прошли большинство общих сцен, когда один из однокурсников попросил: «Коль, у тебя и так полно чего комиссии представить, а у Сашки Кузнецова — ноль. Отдай ему Меншикова, а сам его эпизод возьми — он небольшой, но яркий».
