Хоть и знаменитая личность, величина, талант от Бога, но выпала Ольге типичная судьба русской женщины — той, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», но терпит издевательства мужа. Так и не узнала она женского счастья.
В детстве Оля была Чернова, как и я, так было записано в ее свидетельстве о рождении. Воронец — фамилия по матери. Екатерина Николаевна, Катя, была первой женой моего отца Бориса Григорьевича. У матери Оли интересная судьба. По семейной легенде, которую в Смоленске знают все старожилы, дело обстояло так. До революции в городе жили помещики Воронцы. Детей у них не было. Однажды едут они в коляске и видят на берегу Днепра женщину с младенцем, которая явно задумала недоброе. Помещик выскочил из повозки, бегом к ней, а та в слезы: «Прижила дочь вне брака, кормить нечем, жить не на что». Воронцы упросили отдать ребенка им. Этой малышкой и была Екатерина Николаевна, которая впоследствии станет мамой знаменитой Оли-Калинки.
У Кати, по словам моего отца, был шикарный голос. «Халилеева Шура, тоже наша, смоленская, впоследствии народная артистка, Екатерине и в подметки не годилась, — рассказывал он. — Но Катя могла зимой выскочить на улицу босая и по снегу побегать. Ну вот так захотелось — настроение хорошее, гуляй-душа. А голос ведь беречь надо. Она об этом не думала, и годам к тридцати от ее богатого драматического сопрано и следа не осталось». Я в голосах разбираюсь, сам пел, правда, на любительском уровне, выбрал себе профессию инженера — совсем далекую от эстрады. А папа и вовсе толк знал — он артист, служил в легендарном ансамбле Александрова.
С Катей они расстались по ее инициативе. Шумная, бойкая, та любила компании, а он по натуре был домоседом. Отец мой будущий во время войны в Москву попал, так здесь и остался. Но до конца дней они с бывшей женой, мамой Ольги, сохраняли теплые отношения. И Катя Воронец к нам в Москву приезжала погостить, и мы с мамой и папой у них в Смоленске бывали.
