Кто бы тогда мог подумать, что легкая комедия, снятая на приму Любовь Орлову, станет его оберегом, защитой от серьезных неприятностей в смутное и страшное время? Уже ушел при странных обстоятельствах из жизни «маляр» и автор «Облака в штанах». По стране прокатывались волны повальных арестов. Высшему руководству везде мерещились враги и шпионы. А папа очень смешно показывал, имитируя грузинский акцент, отца всех народов: «А-а-а...Товарищ Бивалов? Я бюрократ, ви бюрократ, ми поймем друг друга». Так, столкнувшись лицом к лицу на одном из торжественных приемов, сказал ему Сталин, подмигнув при этом.
Еще был какой-то идиотический спектакль, где папа играл революционного матроса. Есть фото его абсолютно комедийного лица в бескозырке: он всегда был несколько полноват и щеки торчат из-под фуражки совсем не по-военному. Однако Сталину, который сидел в ложе, понравилось. И после очередной революционной реплики типа «Удушим, братцы, гидру капитализма!» из ложи послышалось «Маладэц!»
Пути отца и Мейерхольда разошлись по причинам творческим. В домашнем архиве есть фото, на котором изображен отец с Михаилом Царевым и Мейерхольдом, сделанное, видимо, у театра, где все они служили. Когда режиссера арестовали, отец наивно пошел в органы, чтобы заявить о трагической ошибке. Такого не могло быть! А значит, удастся объяснить! Папа говорил там, что Мейерхольд — коммунист, вырастил дочь настоящей коммунисткой. Думаю, так оно и было на самом деле. У нас дома хранилась книга Сталина «Вопросы ленинизма» с дарственной надписью отцу от Мейерхольда. «Вот же, смотрите!» — отец взял эту книгу с собой. Следователь посоветовал папе никогда и никому не рассказывать о том, что приходил просить за врага народа. «Мы вас не видели, — сказал, — и вы нас тоже».
Потом отец ходил с внучкой Мейерхольда к следователю уже после реабилитации. Видел его последнее слово, где тот не признавал своей вины, его последние фотографии с изможденным и почти неузнаваемым лицом, видел бумагу о приведении приговора в исполнение. И конечно, доносы от коллег. Папа никогда не называл имен, но все было понятно по его отношению к конкретным людям, которое сильно поменялось.
