Миша звал Борю папой, о родном отце даже не вспоминал. И тот не проявлял никаких родительских чувств. Лишь первый год приезжал со своей мамой навестить сына. А потом даже ни разу Мише ничего не подарил, не встречался с ним. Правда, алименты платил. Моя мама алименты забирала и откладывала на книжку. Я ругалась, говорила:
— Отдай деньги, нам нужно!
— Не дам ни копейки. Вы нормально живете, — отвечала она.
После смерти Исаака Яковлевича мама жила с нами, помогала в воспитании Миши. Мы с мужем часто уезжали на гастроли — в Театре сатиры они могли длиться и два, и три месяца.
Мама с Борей обожали друг друга. Иногда мне казалось, что ее он любит больше, чем меня. И Мишу мама боготворила. Когда сын вернулся из армии, бабушка на накопленные алименты купила ему машину — красные «жигули». Они вдвоем выбирали. Оплатили, и Миша повез бабушку на прогулку по Москве. У меня впечатление, что сын родился, уже умея водить. Сосед по дому, молодой парень, давал Мише, еще сопляку, доверенность на свой автомобиль, а когда выпивал, вызывал его, чтобы тот отвез домой.
Миша и в раннем детстве был отменным гонщиком и таким же оторвой, как и я. Сын снимался в телеверсии «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» в постановке Валентина Плучека и Маргариты Микаэлян. Чтобы не болтался на осветительных конструкциях, ему купили педальную машину, на которой он гонял по коридорам. Как Миша никого не задавил — удивляюсь. Татьяна Ивановна Пельтцер устроила ему взбучку:
— Как ты ездишь?! Что ты матери нервы портишь? — (Я в этом же фильме играла его маму.) — Иди на съемочную площадку! Уже «Мотор!» кричат, а тебя все нет.
— Потише, — ответил ей Миша. — А то мы быстренько на вашу роль другую артистку найдем.
