Училась я в престижной английской спецшколе, располагавшейся напротив Театра кукол. В народе ее называли «еврейкой», там было много детей с нерусскими фамилиями. К десятому классу все Глейзеры, Радзиковичи и Розенберги, разумеется, становились Петровыми, Ивановыми и Сидоровыми. Моим лучшим другом был Васька Арканов, сын известного писателя. Я вообще водилась с мальчишками. Девочки меня обижали, обзывали, видимо, завидовали. Мы с пацанами толком не учились, болтались на улице, ходили в «Форум» смотреть кино, есть пончики и планировать всякие безобразия вроде подпиливания ножек у кресла нелюбимой училки.
Удивительно, как меня терпели в этой школе? И как вообще туда взяли?! В «еврейку» принимали подготовленных детей, а я читала с трудом — не любила. Папа пытался со мной заниматься, но я ныла: «Лучше поставь пластинку!» Со слуха очень быстро заучивала текст наизусть, а потом делала вид, что читаю. В школе при поступлении мне дали незнакомую книжку:
— Ну-ка, что здесь написано?
Я перепутала буквы «б» и «д» и вместо «Дети идут в школу» прочла:
— Дети ибут в школу.
Взрослые попадали от хохота. Я не растерялась, предложила:
— Давайте лучше прочту стихи.
Это был мой конек. Я все показывала в лицах. Слушатели просто умирали. В моем «репертуаре» были не только детские произведения. Мама как-то готовила программу по Ольге Берггольц. Я выучила ее со слуха и в пять лет с пафосом декламировала: «Я недругов смертью своей не утешу!»
В школу отдали рано — в шесть лет, и я довольно долго пыталась оттуда сбежать. Родители по очереди дежурили у подземного перехода, чтобы меня перехватить. Другого пути домой не было. На уроках особенно не засиживалась, как только делалось скучно, собирала портфель и говорила учительнице: «Ну, я пошла». Если пытались остановить, вырывалась и кричала: «Не буду с вами сидеть! Хочу домой, к папе!» Одно время он вообще заменял мне всех учителей: из-за множества съемок пришлось перейти на домашнее обучение.
В одиннадцать лет я получила Государственную премию СССР за лучшую детскую роль в телевизионном фильме. Но звездная болезнь меня миновала. Мама постаралась — она очень строго воспитывала дочку, я бы сказала, в кавказских традициях. Наверное потому, что сама росла на Северном Кавказе. Я не могла перечить старшим, даже если была с ними не согласна. Никогда не садилась за стол раньше взрослых, накрывала, подавала, а потом уже пристраивалась сама. После обеда за всеми убирала. Два раза в неделю готовила на всю семью. К плите поставили в шесть лет. Мама и бабушки всему научили: я умею шить, вязать, очень красиво вышиваю гладью и крестиком. И сама не понимаю, зачем мне все это нужно?! Меня растили для семьи. И я представляла себе счастье как уютный дом с огромным столом, за которым сидит большая дружная семья. Девчонкой говорила, что у меня будет трое детей.
Не возражать, терпеть, стиснув зубы, при моем взрывном характере было сложно, но я держалась. Мама приучала: «Нет слова «не могу», есть слово «надо». Общалась я в основном со взрослыми. За кулисами и на площадке наблюдала, как они ругались, расходились, впадали в отчаяние, выпивали, и не хотела, чтобы у меня было так же.
