Вскоре в одну из ночных смен поехали снимать знаменитый проход Тани по набережной — в блестящем платье с бахромой. Не знаю, может, звезды встали особенным образом или белая ночь помогла, но у всех было необыкновенное приподнятое настроение. И Петр Ефимович вдруг перестал присматриваться, сомнения рассеялись. Технических возможностей завести фонограмму на площадке не было, и Тодоровский насвистывал мелодию, которая потом звучала в фильме: та-та-та, та-та. Под его свист я и прошла. Все очень хорошо и быстро получилось, у Петра Ефимовича весь фильм уже был в голове. Отсняв сцену, мы все, счастливые, поехали кататься по Питеру — любоваться белой ночью.
После этого на съемках воцарилась замечательная атмосфера. Тодоровский сыпал бесконечными анекдотами и афоризмами. Он был очень веселым и добрым, и мы быстро сдружились. Когда после премьеры поехали с нашим фильмом на международный кинофестиваль в Токио, везде ходили вдвоем — просто шерочка с машерочкой.
В советское время в таких поездках к деятелям искусства обязательно приставляли соглядатая из компетентных органов. Был он и у нас. Не исключено, что из-за этого человека нам с Петром Ефимовичем выдали нищенские суточные — слишком много денег ушло на кагэбэшника. Из Японии все везли технику — телевизоры, аудио- и видеомагнитофоны. Мы с Тодоровским подсчитали: если не есть, не пить, питаться только на фуршетах, на наши деньги можно купить небольшой телевизор и недорогой видеопроигрыватель. Пошли в ближайший магазин — прицениться. Человек из органов, узнав, куда мы направляемся, ехидно заметил: «С вашими суточными там делать нечего». Мы не послушались. Может, он нарочно обманывает!
И вот стоим перед витриной и понимаем, что ситуация плачевная. «Смотрящий» не соврал. Единственный выход — купить комплект в складчину. Мне, например, телевизор, Петру Ефимовичу — видак, и в Москве устраивать совместные просмотры. Если честно, я не очень расстроилась: раз технику купить не удастся, потрачу деньги на что-нибудь другое. А Тодоровский загрустил. И тут откуда ни возьмись... Никита Сергеевич Михалков: «О, Петр Ефимович, здравствуйте! Что вы здесь делаете?» Я с Михалковым была едва знакома и после нескольких дежурных фраз отошла в сторону, поэтому не слышала, о чем вполголоса говорили мужчины. Прощаясь, Никита Сергеевич что-то сунул Тодоровскому в руку. Тот вздрогнул и заметно напрягся. Едва Михалков ушел, Петр Ефимович потащил меня к выходу:
— Пойдем отсюда! Скорей!
На улице огляделся по сторонам и тихо сказал:
— Никита дал нам денег, когда узнал, что не хватает. Сейчас мы их поделим.
— Валюту? А как потом будем ее отдавать?
— Отдавать ничего не будем.
Так мы с Тодоровским купили японскую технику. Много лет скрывали, кто нам помог, но, думаю, Михалкова уже не посадят, можно рассказать. Хватило не только на вожделенные комплекты обоим, но еще и осталось. И мы шиковали: ходили по ресторанам, пробовали суши и другие диковинные блюда. Кагэбэшник смотрел с подозрением, но молчал. Если бы подольше там оставались, отправились бы по злачным местам Токио. Было любопытно. Тодоровскому вообще все было интересно, и он как будто никогда не уставал. Говорил: «Хорошо, что у меня бессонница, а ты молодая. Можно и по ночам гулять». В Токио мы чувствовали себя как на другой планете. Помню, наблюдали за японскими дорожниками, проводившими ночью ремонт, и поражались: крошечный краник поднимал плиточки, крошечный пылесосик удалял грязь. Все светилось разноцветными огоньками, и казалось, что это какой-то аттракцион, а не дорожные работы.
Петр Ефимович собрал целую коллекцию картинок из телефонных будок. Там были наклеены фотографии хорошеньких японок. Что под ними написано, мы, конечно, не знали, но девушки выглядели вполне прилично. И фотки были очень красивые, на клейкой основе, их было легко снять. Тодоровского это безумно увлекало. Правда, он не мог понять, откуда в такой крошечной стране столько красавиц. Тысячи!
