Неправильно будет сказать, что мама нами не занималась. Она делала то, что ей представлялось важным. Устраивала наше будущее, старалась ввести в мир элиты. По воскресеньям давала свои «корочки» и отправляла на закрытые просмотры и премьеры в Дом кино. Каникулы мы проводили в Домах творчества кинематографистов в подмосковном Болшево или в Пицунде. Федя Бондарчук, Егор Кончаловский, Даша Чухрай — вот кто были нашим окружением.
В застойные времена тотального дефицита мы ни в чем не знали недостатка. От Союза кинематографистов мама регулярно ездила за границу. Каждое ее возвращение с фестивалей из Польши, Югославии, Англии или Африки было праздником, в наш дом будто врывался иной мир — цветной, объемный, радужный. Вот такую маму-праздник из страны чудес я помню!
Как из рога изобилия сыпались подарки: нас одевали с головы до ног в импортную одежку, которой в Союзе не было и в помине. Мы с Машей могли похвастаться американскими джинсами Lee с вожделенным бархатным лейблом на попе. А каково получить целый мешок розовой жвачки из Польши?! Это ж голубая мечта всех детей Советского Союза! Хотя наших избалованных однокашек было этим не удивить, но и мы с сестрой ни в чем не уступали — пребывали в полном шоколаде.
Кто-то скажет: где ж та плесень — всем бы такую жизнь! Понимаю, сама думала так же. А плесень в том, что жизнь воспринималась поверхностно, безо всякой духовной составляющей. Ты видишь смысл только в тех самых «корочках», лейблах, жвачках как проявлениях принадлежности к «элите». Чтобы ощутить ложность этого, нужно внутреннее, духовное зрение.
Если вовремя не осознаешь фальшь, не станешь бороть в себе эти нелепые страсти, непременно будешь ими пленен.
Так что в моем «золотом детстве» было все. Не было только отца, Василия Макаровича Шукшина. Нет, в доме были его книги, портреты. Но папин кабинет воспринимался мной как «зона отчуждения», оттуда веяло музейным холодом. Скромный кабинет, простой письменный стол, полки деревянные до потолка, сделанные им самим. На них — старинные книги, в основном по истории, и несколько бумажных икон, аккуратно вырезанных из журнала «Огонек». Каждая вещь бесконечно дорога мне теперь, ведь к ней прикасались руки отца. Но никто не внушил подобного в детстве. Никогда нам с Машей не приходило в голову там поиграть или уроки поучить — заходить туда не хотелось.
Зато мама там подолгу сидела, готовила рукописи для издания и переиздания сборников его произведений. У нас же был счет, на который приходили отцовские гонорары. Папа до сих пор нас всех, и меня в том числе, кормит. Вчера, к примеру, на моей сберкнижке оставалось четыреста рублей, думала, как прожить-протянуть. А сегодня глядь: восемьдесят четыре тысячи — пришли какие-то отчисления.
Его имя в нашем доме тоже стало брендом. Утром, перед школой, мама могла спросить:
— Когда годовые по английскому выставляют?
— Через два дня.
— Передай учительнице книжечку, — и подписывает: «От Лидии Шукшиной».
