Умер дядя Толя, младший брат мамы. Братьев у нее было двое, оба выпивали, второго, Германа, тоже бутылка сгубила. Бабуля мне рассказывала, что и дед, фронтовик, от этого умер. Я решила, что гены — дело опасное, поэтому алкоголь исключила из жизни напрочь.
Так вот, когда после поминок все разошлись, не знаю почему, но меня потянуло к батюшке, который отпевал покойного. Священник вдруг произнес: «Видно, что тяжело твоей душе, Оля. Не держи в себе, легче станет» — и час я говорила без остановки. Потом батюшка ласково сказал: «Приходи в храм на исповедь». И я пришла, выплакала все-все. Сбросив накопленную грязь, помню, как буквально летела над землей, такую легкость ощутила. Невозможно не влюбиться в это состояние! Но это еще не любовь к Богу, до истинного чувства (как и в любви к человеку) — путь не быстрый, не легкий, это путь преодолений, и прежде всего своего «я», своих враждебных вихрей.
Тогда начала нет-нет да и посещать богослужения, учиться молитве.
Надо сказать, что к моменту моего возвращения из-за океана Межеевский уже сходил со сцены — не с овациями, а с полным провалом. Что у Марека с мамой не заладилось, точно не знаю. Поначалу, наверное, поляку казалось заманчивым стать мужем состоятельной вдовы известного русского писателя, попасть в центр московской кинематографической тусовки. Но все же не в качестве личного водителя Федосеевой-Шукшиной, кем он в итоге оказался, так как добиться в Москве хоть какого-то успеха ему не удалось. Он начал выпивать. Очевидно, глубоких чувств не было, и они с мамой развелись, хотя и были венчаны.
Выписав с большими трудностями мужа из квартиры, мама уехала отдыхать в Эмираты, простодушно предоставив необходимость терпеть выходки нетрезвого, озлобившегося поляка дочери и своей старушке-матери. Десять дней до отъезда Марек душу нам выносил, пил, полураздетый бродил ночами по дому, роняя все, что попадалось на пути, мычал какие-то польские проклятия. Бабушка в своей комнате молилась, я у себя сидела тихо, читала Евангелие. И, видно, осатанел совсем мужик: вдруг ногой дверь вышиб, ворвался, очень напугал. Как-то вытолкала его, всю ночь потом тряслась. Маме пожаловалась, а она рассмеялась: «Глупость какая! Напасть хотел? Да не выдумывай!»
Этот эпизод шрамом лег на мое отношение к маме. И подтолкнул в объятия человека, который, может, вовсе и не был мне предназначен. Но так или иначе, он стал единственной моей любовью.
Знакомы мы были еще со ВГИКа.
Помню, как первый раз увидела его, красивого и стройного, отметила изумительные ресницы, длинные тонкие пальцы аристократа и подумала: «Вот бы у моего сына были такие же!» А он вдруг спросил:
— Твой отец Василий Макарович Шукшин?
— Да.
— Интересно, а ты можешь рассказ какой-нибудь написать?
— Не знаю, не пробовала.
— А ты попробуй, сделай зарисовку на страничку и покажи.
Зацепил за живое. Обычно предлагают: «Пойдем выпьем, покурим», а тут — такое. И я ему написала рассказик, как сижу на кухне, наблюдаю за двумя воронами, которые бранятся на крыше дома напротив. Так началось наше знакомство с Павлом (назовем его так), человеком, который, можно сказать, подарил, вернул мне моего отца. Будто от сна пробудил: «Ты — дочь Шукшина, помни об этом. Вернись к своим корням». И я стала читать, читать, читать — и наконец нашла опору, без которой маялась душа. Мой отец Василий Макарович Шукшин — вот точка отсчета, начало пути к вере, а значит, начало истинной жизни.
Не нужны мне фальшивые вершины «элитного» киномира, мне — не туда, пусть там стоят мама и Маша. Мне — вслед за отцом с его русской деревней, любовью и болью за народ. Сегодня на его родине, может в музее на Алтае, вижу свое будущее поприще.
Хочу доносить до людей творчество Шукшина, чтобы, как я когда-то, они возвращались к истокам. Интересно при этом, что первые побеги христианского сознания взрастил во мне человек не русский, не крещеный. И забегая вперед, скажу: Господь его не оставил — крещение Павел все-таки принял.
Садальский как-то обронил, что я «связалась с узбеком». Ошибаетесь, Станислав Юрьевич, с уйгуром — это коренная народность Восточного Туркестана. И это все, что имею право открыть о Павле, ну, кроме того, что он родом из очень знатной фамилии. Учился на режиссера-документалиста, вокруг этой талантливой неординарной личности кучковались ребята, девчонки смотрели на нашего гуру с обожанием. Но он никого и никак не выделял.
