Двадцать пятого января мы несколько раз разговаривали. По голосу было понятно, как он слаб. И вдруг в шесть вечера — звонок от билетеров Дома кино:
— Луиза, только что здесь был Борис Алексеевич.
— Как? Он же почти не встает!
— Пришел, стал подниматься по лестнице, но справился только с несколькими ступеньками. Постоял немного и ушел. Но мы успели сказать, что с концертом все в порядке. Чтобы не волновался...
Пятнадцатого февраля я, Катя, Даша, Маша и Настя Вертинские собрались возле Бори. Он был в полной памяти, но говорить уже не мог. По глазам прочла — брат хочет о чем-то попросить. «Бобик, что? — Борис чуть пошевелил рукой с разведенными указательным и средним пальцами. — Сигарету?» — догадалась я. Он благодарно прикрыл глаза. Зажав губами прикуренную Машей сигарету, затянулся, выпустил струйку дыма. И такое в этот момент на его лице царило блаженство!
Когда на следующее утро Даша вошла в комнату отца, он уже не дышал.
На гражданской панихиде в Доме кино среди сотен пришедших проститься с Борисом Хмельницким я увидела группу бомжей. Они держались в стороне. Подошла: — Боря — мой брат.
Спасибо, что пришли.
— А как иначе? — ответил один. — Он же к нам как к людям относился. Идет гулять с собакой — в руках для нас пакет с едой. Остановится, поговорит. Лекарства приносил, одежду. Второго такого нет и не будет.
Со дня смерти брата прошло больше шести лет, но я по-прежнему не могу смириться с потерей. Разговариваю с его портретами, пересматриваю фильмы и в тысячный раз слушаю диск, где мы поем дуэтом. Я, к сожалению ценой потери Бобика, могу сформулировать, что такое любовь. Это если утрата близкого человека делает твою жизнь почти невыносимой. Возникает душевная пустота, которую в моем случае может заполнить только музыка. Наша мама была права: «Выше музыки ничего нет!»
