И отдала в училище, где готовили мастеров-модельеров. По сей день храню журнал с разработанными самолично моделями дамских туфелек. Одна из них, с ажурным краем, пользовалась особым спросом у модниц. А еще я изобретал разные швы, комбинировал кожу. Ребята за смену в нашей сапожной кооперации выдавали восемь пар туфель, а я порой делал шестнадцать!
Но несмотря на стахановскую работу, с художественной самодеятельностью не расставался. Стал петь в хоре Болгаро-советского общества дружбы. Там посчитали, что мне необходимо брать уроки у приехавшего из Италии преподавателя бельканто Георгия Волкова, который основал свою школу. И в кооперации пообещали даже их оплачивать.
Но когда дошло до дела, местком отказал: «Если надумаешь повышать квалификацию сапожника, оплатим любые курсы, а что касается пения — извини».
Расстроенный, пошел к маме. Она, понимая, что нельзя лишать сына мечты, извлекла из загашника семейные накопления: «Пойдем и оплатим уроки». Но когда Волков меня прослушал, пришел в восторг: «Никаких денег не возьму, буду заниматься с Бедросом бесплатно!»
Спустя полгода Волкова позвали в местный оперный театр педагогом-репетитором. И он тут же устроил мне прослушивание. Нотной грамоты я не знал, но так хорошо исполнил русский романс на стихи Фета «Сияла ночь. Луной был полон сад», так проникновенно вывел: «Тебя любить, обнять и плакать над тобою», что был тут же зачислен в штат.
И вот уже издали приказ, а мама упорно стоит на своем: «Никакой оперы, не пущу!» Тогда Волков пообещал ей: «Под мою ответственность, лично буду приглядывать за Бедросом, стану его ангелом-хранителем». И мама сдалась.
Партию Альфреда из «Травиаты» готовил полгода, репетировал на итальянском. Но спеть ее на премьере не пришлось. Меня призвали в армию, в погранвойска. Мама бомбила письмами армейское начальство: «У моего сына оперный голос, ему нельзя болеть, простужаться». Нашла нужные знакомства, и вскоре я был откомандирован в армейский ансамбль строительных войск, где стал солистом. Ансамбль участвовал во Всемирном фестивале молодежи и студентов в Варшаве в 1955 году и занял первое место после того, как я спел «Застольную» Хачатуряна. Когда срок службы закончился, начальник штаба полка уговаривал меня остаться, но сердце мое рвалось в оперный театр, я бредил Марио Ланца, Беньямино Джильи, Тито Гобби.
И вернулся к репетициям партии Альфреда.
За то время, что служил, в Варне успели построить Международный дом журналистов. Место пользовалось бешеным успехом у советской интеллигенции, там отдыхали Тамара Макарова, Константин Симонов, Михаил Жаров. Когда заезд заканчивался, устраивали прощальный вечер, на который меня часто приглашали. Однажды после выступления подходит Арам Ильич Хачатурян:
— Где учитесь, молодой человек?
— Нигде пока, готовлю партию Альфреда в оперном театре.
— Вам надо получить хорошее музыкальное образование.
На вечере присутствовал заведующий отделом культуры ЦК компартии Болгарии, Хачатурян обратился к нему:
— Присылайте этого мальчика в Москву, помогу устроить его в консерваторию.
Я был на седьмом небе от счастья, но Хачатурян вернулся в Союз, высокий чиновник отбыл в Софию. Так все и заглохло.
На следующий год в Варну приехал Арно Арутюнович Бабаджанян с женой Терезой. Поскольку человеком он был остроумным, его тут же позвали выступить в капустнике. А меня, как всегда, пригласили развлекать отдыхающих. Бабаджанян, узнав, что я работаю в оперном театре, попросил принести несколько балетных пачек, пуанты.
