— Хорошо, через десять дней — лечу в Болгарию.
Дома я отправился за справкой, что холост, такую бумагу тогда требовали от всех иностранцев советские ЗАГСы. Когда объявил родителям, что собираюсь жениться на русской девушке, мама заплакала. Чувствовала, что могу остаться в России навсегда.
В Варне у нас был собственный дом, хоть и одноэтажный, но большой, с огромным двором. В нем жили три семьи дочерей моего деда по материнской линии, у каждой — дети. Нас у мамы трое — я, средний брат Харри и младшая сестра Мари. О дедушке, необыкновенном человеке, скажу несколько слов. Он был сапожником, единственный в Варне шил пинетки для новорожденных, что считалось невыгодным, за такие заказы никто не хотел браться. Но дедушка обладал доброй душой и широкой натурой.
Поскольку мое детство пришлось на годы Второй мировой войны, хорошо помню, как голодно жили. Дед уходил в мастерскую с корзинкой, клиенты расплачивались за работу кто бутылкой молока, кто куском сыра или масла. Пока шел домой, почти все раздавал. Бабушка ругалась:
— Что ты творишь?! У тебя восемь внуков, что они будут есть?
— Как-нибудь выкрутимся.
Дед был человеком неординарным, объехал весь Восток — Индию, Иран, Турцию, занимался целительством, собирал травы, предсказывал будущее. Пришел однажды домой, взглянул на меня и брата и говорит нашей маме: «Бедрос далеко уедет, ты на него не надейся, а Харри будет тебя кормить».
Так и случилось, я остался в России, а брат жил с мамой до самой ее смерти.
Главнокомандующей в нашей семье была мама. Ее все слушались. До сих пор почему-то кажется, что меня она любила больше других. Может потому, что чуть не потеряла, когда я в младенчестве заболел воспалением легких. Родители думали — не выживу, но врачи совершили чудо. Правда, болезнь напомнила о себе, когда мне стукнуло семь. Начался туберкулез. Мама металась со мной из одной клиники в другую, но лекарства не помогали.
И тут сосед подсказал, что в городе Трявна царица Иоанна открыла санаторий для детей, больных туберкулезом. А другой наш сосед был главным врачом города Варны, он мне дал туда направление. И я три года подряд по два-три месяца, а то и больше, проводил в этом санатории.
Ко мне даже прикрепили преподавателя, чтобы от класса не отстал. Больных обычно держали месяц, но я так понравился главврачу больницы, что меня оставляли подольше. А причина была проста. Однажды доктор начал расспрашивать о житье-бытье, моих увлечениях. Признался, что пою в хоре. «Тогда спой что-нибудь». Я затянул народную песню, доктор чуть не прослезился. Оказалось, главврач очень любил народные песни.
Санаторий патронировала царица Иоанна, под Новый год она приезжала с детьми Симеоном и Марией-Луизой. В сопровождении свиты обходила спальни и на каждой кроватке оставляла подарок. Мне, помню, достался шоколадный зайчик. Я увлекся собиранием марок с портретами царской семьи, составил целый альбом. В советские времена, когда за такую коллекцию можно было поплатиться карьерой, я припрятал его в дальний угол шкафа.
Но потом все изменилось, и Симеон Сакскобургготский не только вернулся в Болгарию, но и в начале двухтысячных занял пост премьер-министра. Я извлек из шкафа тот старый альбомчик и послал ему с благодарственным письмом. В ответ Симеон пригласил меня и Филиппа на аудиенцию. Мы пили чай, разговаривали о музыке. Оказалось, Симеон не только слышал песни Филиппа, но и был поклонником его творчества. Я рассказал о шоколадном зайчике, который он мне подарил. Правда, Симеон ничего не вспомнил.
Но вернусь в далекое прошлое. Мама вместе с отцом пела в городском хоре, я пошел по их стопам и вскоре стал солистом. Руководитель хора убеждал родителей, что их сын должен заниматься пением серьезно, но мама как отрезала: «Это не профессия, все в нашем роду сапожники — пойдешь осваивать ремесло».
