Вот-вот закончу книгу, которая станет событием в театральных кругах. Там есть целая глава о Гоге. Я завтра заеду в БДТ и оставлю на вахте рукопись для Басилашвили. Мнение Олега о написанном для меня очень важно».
На том и расстались.
Проходит несколько месяцев, и вдруг из телефонного разговора со Светланой Головиной я узнаю, что Егор репетирует у Розовского спектакль «Входит свободный человек». Мягко говоря, испытал удивление. И НЕ удивление. У меня с Егором уже была подобная история. После постановки «Свободного человека» в Театре имени Андрея Миронова он должен был приступить у нас к репетициям сигаревской «Пышки». Егор «Пышку» поставил... на Малой сцене МХАТа, ничего мне об этом не сказав.
И вот все повторилось с пьесой «Входит свободный человек». Она тогда шла в нашем театре уже третий сезон, и в договоре с режиссером был жесткий пункт о том, что он не имеет права ставить эту пьесу в другом театре.
Звоню в Москву:
— Егор, это предательство!
— Вы не правы, Рудольф Давыдович, — отвечает он невозмутимо.
Бросаю трубку и даю себе слово больше не звонить.
До премьеры спектакля «Входит свободный человек» в театре Розовского остается несколько недель, когда в магазинах появляется книга «Дело о конокрадстве». Начинаю читать и останавливаюсь. Внушаю себе: «Я что-то неправильно понял: Розовский не мог опуститься до такой откровенной лжи, ведь он так тепло говорил с Нателой, хорошо вспоминал Георгия Александровича...»

Перечитываю снова. Оказывается, мог.
В своей книге Розовский утверждает, что Георгий Александрович присвоил полное авторство поставленного им легендарного спектакля «История лошади», а когда молодой режиссер Розовский попытался воспротивиться «краже», пригрозил тому нерадостными перспективами. Каждая страница вопит голосом Розовского: «Это я! Это мое режиссерское решение! Меня обокрали! Мне угрожали!» Достаю из архивов пожелтевшую от времени программку «Истории лошади». Фамилия Розовского упоминается там трижды: как автора пьесы по мотивам рассказа Льва Толстого «Холстомер», как РЕЖИССЕРА и как соавтора музыкального оформления.
Выходит, этого Розовскому мало: он настаивает, что авторство спектакля принадлежит только ему.
Подло лить грязь на человека, который не может ответить, потому что уже семнадцать лет лежит в могиле. Но получается, он специально выжидал, когда уйдут почти все, кто смог бы его опровергнуть. И все для того, чтобы привлечь внимание к собственной персоне и своему не слишком избалованному зрителем театру? У Товстоногова и помимо «Истории лошади» наберется десятка два спектаклей, которые навсегда вошли в историю отечественного искусства, а Розовскому в этом смысле похвастаться нечем. Зависть — страшная вещь, она толкает людей на поступки, которым нет оправдания.
Сценка из прошлого. Сентябрь 1975 года. В БДТ идут репетиции «Истории лошади».
Жду возле театра Евгения Лебедева, Олега Басилашвили, Валентину Ковель, Вадима Медведева и Михаила Волкова, чтобы отвезти на концерт. На протяжении многих лет я создавал программы для артистов театра и кино, будучи антрепренером и их партнером на эстрадных выступлениях. Наконец они появляются из служебного входа — измученные, раздраженные. Только что закончившуюся репетицию Розовского называют «физкультурой», сетуют, что работа над постановкой идет уже год, а «конца-краю не видно»...
Читаю книгу Розовского дальше. В главные пособники «конокраду» Товстоногову автор определяет завлита БДТ Дину Морисовну Шварц и исполнителя роли Холстомера Евгения Алексеевича Лебедева. Первую он выводит этаким серым кардиналом, злым гением и называет «маленькой соучастницей больших дел».