
Недавно я встречался с Ириной в Нью-Йорке, где она живет много лет. Ира стала замечательным врачом.
То, что брак к моменту приезда Лебедева в Ленинград перешел в статус формального (его семья жила отдельно в Свердловске), в глазах будущей тещи служило слабым оправданием. Она отчитывала дочь, корила сына, что тот силой своего авторитета не воздействует на младшую сестру. Гога молчал. Мудро и дипломатично. Потому что как никто знал, насколько серьезны чувства Евгения Алексеевича к Додо. Каждый отъезд Нателы на сессию в Москву, где она училась в медицинском институте, становился для Лебедева едва ли не трагедией. Не в силах расстаться, он ехал с Додо до Бологого, выйдя там, дожидался встречного поезда и на нем уже под утро возвращался в Ленинград, чтобы прямо с вокзала мчаться на репетицию.
Впрочем, вскоре Тамара Григорьевна смирилась с замужеством дочери, и до самого последнего дня у нее не нашлось повода быть недовольной зятем. Хотя нужно добавить, что она не покинула Тбилиси и вместе с ними в Ленинграде никогда не жила.
В театральном общежитии обе семьи поселились в соседних комнатах, вели совместное хозяйство, а когда пришло время получать квартиры, попросили, чтобы те располагались на одной лестничной площадке. Прорубили в стене дверь — и зажили общим домом, где главным местом была большая кухня, служившая также столовой и гостиной. Сандро, Нико и сын Додо и Евгения Алексеевича Алеша росли как родные братья, у которых было два отца — Гога и Лебедев — и одна мама Натела. Когда мальчишки стали взрослыми и сами обзавелись семьями, всех их детей Додо считала родными внуками...
Набрав номер Товстоноговой, я сказал: «Додо, у меня в гостях Марк Розовский — помните такого?
Он хотел бы с вами поговорить».
К тому, что вещал в трубку Розовский, я не прислушивался. Долетали обрывки фраз о благодарности Георгию Александровичу за то, что предоставил возможность поработать под своим началом, запоздалые соболезнования по поводу смерти дорогих ей людей — брата и мужа... Слегка насторожился, когда Розовский попросил у Нателы Александровны номер телефона Егора: «Почему он не обратился с этим ко мне? Боялся, спрошу зачем?» Но размышления о странном поведении гостя были прерваны — тот, положив трубку, сразу увел разговор на другие темы.
Вечером пригласил Розовского на ужин: простой жест вежливости и гостеприимства.

Он предлагал варианты сотрудничества, делился замыслами, которые можно было бы осуществить в моем театре. Так, например, хотел поставить у меня пьесу о Михоэлсе и сам в ней сыграть. Начали даже обсуждать возможного партнера.
— Может быть, Басилашвили?
— Было бы здорово!
— Звоню!
И я стал уговаривать Басилашвили сыграть у нас в театре в постановке Розовского.
Когда провожал Розовского в гостиницу, он разоткровенничался в машине: «Я скоро всех удивлю.