Роскошный материал на «Кодаке» (а мы потратили два месяца только на съемки в Стамбуле, где нас пустили в собор Святой Софии!) пылился в коробках. Я не раз уговаривала Сашу и своего партнера Колю Еременко доснять картину, когда финансовая ситуация стала выправляться, но Иншаков перегорел и смирился с тем, что фильма не будет.
«Саш, жаль, если этот материал совсем пропадет, дай хотя бы настрогаю из него кадров на клипы для Вовки Кузьмина», — попросила я Иншакова. И он разрешил. Завтра лететь на месяц во Францию, куда меня пригласили сниматься, а сегодня из Госфильмофонда раздается звонок:
— Вера, Иншаков отдал нам материал. Вы хотели использовать его для клипов, так приезжайте в Белые Столбы и забирайте.
— Я вас умоляю, никуда фильм не девайте. Через месяц приеду из Франции и тут же все вывезу.
Вовке дала строгие указания: «Периодически звони и проверяй, не пропали ли мои коробки».
Когда вернулась в Москву, первым делом помчалась в Белые Столбы. Жара стояла страшная, дверь в хранилище была распахнута, прямо под палящим солнцем лежала груда жестяных коробок с пленкой. Наклонилась и прочитала название: «Граф Роберт Парижский». Возмутилась:
— Девочки, почему пленка портится под прямыми солнечными лучами? Вы бы хоть в тенечек перенесли.
— Какое нам до нее дело. Она нигде не числится. Вам надо — вы и переносите.
Я схватила несколько коробок, просмотрела снятое на допотопном монтажном столе на быстрой перемотке и поняла: фильм есть!
Эти триста шестьдесят четыре коробки я вывозила три дня. Ими был заставлен весь коридор нашей квартиры.
Встретилась с Иншаковым:
— Саша, наш фильм существует. Надо доснять только два эпизода.
— Забудь, — ответил Иншаков. — Мы потеряли даже звуковую дорожку.
И тогда я обратилась к Кузьмину:
— Вова, дай, пожалуйста, двадцать тысяч долларов, мне нужно закончить картину.
— Я вообще-то хотел дать их тебе на шубу, но на фильм нужнее, — сказал Кузьмин, протягивая деньги.
И я начала работать.
Перегнала пленку на видео, установила дома необходимую для монтажа аппаратуру. Реплики, которые произносят актеры в кадре, восстанавливала по губам. Однажды целый день мучилась над фразой, которую говорил Еременко. Не давалась она мне, и все тут! А в конце дня вдруг раз — и пришла! Я побежала к Володе в студию и закричала: «Вова! Все! Слово есть!» Потом мы отмечали это событие на кухне, распили бутылку водки.
Работа над первой монтажной сборкой заняла у меня целый год. Накануне девятого мая фильм был сложен вчерне. Я пригласила в гости Иншакова.
— Саша, у меня для тебя подарок, — я вставила кассету в видеомагнитофон.
— Если что-то непонятно, на этих листках записаны все диалоги, могу их тебе прочитать.
Мы сначала сидели за столом, обедали и смотрели, что у меня получилось. Потом Саша бросил есть и уже не отрывался от экрана, пока фильм не кончился.
— Ну все! Теперь они у меня все ох...ют! — изрек он.
Через неделю Иншаков привел продюсера Анатолия Сивушова, и они забрали весь материал.
— Вера, не волнуйся, мы смонтируем как надо.
— А как же я?
Вопрос повис в воздухе.
