Как отцу благодарен за то, что порол меня в детстве, так благодарен Богу за все, что пережил. Иначе сегодня не был бы там, где я есть.
...Мне восемь лет, и впервые после суровой северной зимы я с упоением качу на велике в компании друзей. Прицепленные бельевыми прищепками к колесам картонные календарики — голь на выдумки хитра! — издают, почти как мопеды, радостный треск: «Тр-р-р! Просыпайся, Ноябрьск, весна пришла!» Чем быстрее мчишься, тем громче стрекочет трещотка, и ты чувствуешь себя первой ласточкой, глашатаем новой жизни. И не важно, что повсюду еще лежит снег, — мальчишки всегда бегут впереди паровоза: запах перемен уже носится в воздухе.
Через несколько дней, подгоняя время, с родителями еду с севера Тюменской области через Уральские горы, через просторы необъятной родины своей в Пензенскую область, к родне в деревню на каникулы.
Пересев с велика в автомобиль, прилипаю к окну и с жадным любопытством стараюсь не упустить ни малейшей подробности увлекательного путешествия. Утром вокруг еще сугробы, в полдень — почки на деревьях, к закату распускаются листочки, прямо как в сказке «Двенадцать месяцев»! И вот ты уже продолжаешь свой трескучий полет, рассекая на велике мимо садов, которые цветут буйным цветом, перескочив беззаботным кузнечиком из зимы в радужное лето.
С той первой поездки деревня Новый Шуструй Нижнеломовского района Пензенской области в средней полосе России стала моим Крымом, моим вечным югом, о котором я грезил на Севере. Все было впервые и вновь. Именно там в свои восемь я влюбился. Глубоко и по-настоящему.
Пруды, заменявшие все моря и океаны, кишмя кишели разнокалиберной рыбой и босоногими мальчишками. Накупавшись вволю, я лежу на берегу, подставив спину солнцу. Вдруг чувствую какой-то ручеек щекочущих прикосновений, поворачиваюсь, а там — в белом венчике из слепящих лучей — улыбка… И голос. «А я решила песочком вас посыпать», — сказала улыбка с легкой-легкой шепелявостью, это было невероятно мило и очень ей шло. И — шарах! — все, несколько лет подряд любое воспоминание-упоминание о девочке Лене, не говоря уж о появлении ее самой, приводило мальчика Колю в трепет.
Она была старше меня на два года — целая жизнь в этом возрасте.
И я страшно ее боялся! Вел себя тупейшим образом! Мы с ребятами могли играть или кататься на великах, но стоило ей возникнуть на горизонте, Иванов с какими-то идиотскими выкриками улепетывал прочь. Находиться с ней рядом было выше моих сил — такие мощные бурлили чувства.
Отец Лены был директором местного совхоза, потом его повысили, перевели в райцентр, в Нижний Ломов. Стесняясь встретиться с ней взглядом, не то что заговорить, я тем не менее регулярно набирал ее номер телефона в Ломове. Если к телефону подходила мама, прекрасно знавшая и моих родителей, и деда с бабушкой, а также про мою влюбленность, мы могли даже поговорить о чем-то.
