Вся фишка была в том, что Наташа до тесного знакомства со мной считала, что Иванов — человек не ее круга. Как выпускница ГИТИСа, «звезда на курсе», она была неформалом и в профессии, и в жизни, с изрядной долей скепсиса относилась ко всему традиционному. Считается, что у нас, «щепкинцев» — скука, классическая школа, у них же — драйв, экспериментальные творческие лаборатории. Классический щепкинский персонаж, с их точки зрения, одевается скромно, носит дедушкины очки и всегда тупо улыбается. Я, конечно, был не совсем таким, но по сравнению с Мотевой в ее кислотных прикидах, с зелеными волосами или бритой головой, выглядел тухловато. Но для меня все Мотино было со знаком плюс, я чувствовал, что хочу быть с ней рядом.
Вообще, наверное, во всем «виновата» Генриетта Наумовна Яновская. Если бы не она, нашей семьи бы не было. У нее на столе стоит единственная фотография артистов: мы с Мотей в свадебных костюмах и Яновская. Она не была свахой напрямую, но сделала свою работу, поставив нас партнерами в спектакле «Вкус меда» и невзначай бросив, что во время ее постановок частенько образуются пары.
Вы постоянно смотрите друг другу в глаза, прикасаетесь, говорите о любви — чужими словами, но говорите вы. Ходите вместе обедать, потом спите на одной сцене — один в кресле, другой на кровати, потому что оба устали и одновременно упали кто где. Вместе проснулись, пошли попить — и снова репетировать. Такая вот карусель. Конечно же в это время, таковы издержки профессии, артисты часто сходятся друг с другом. Заканчивается проект — все, перелетели, и на другой ветке уже новая общность образуется.
Увы, почти никогда ничего серьезного и долгосрочного.
У нас, слава богу, вышло иначе. Однажды, очень ясно это помню, глядя на Наташу, сидящую на сцене со сплетенными голыми ногами, вдруг поймал себя на том, что произнес про себя: «Господи, как было бы хорошо, если б она стала моей женой!» Поймал эту мысль и отпустил на волю — куда мне, да и она несвободна. Потом оказалось, что и Наташа в какой-то момент подумала: «Хочу такого мужа, как Коля… А почему, собственно, не Коля?» Наша дружба, уже замешанная на взаимном интересе, продолжалась, мне было очень спокойно и светло на душе, как никогда за последнее время.
Летние гастроли в Крыму, море, солнце, Ай-Петри, Ласточкино гнездо и прочие прелести после дождливого московского лета — все это вместе легло огромным пазлом в картину развития наших отношений.
Мы тут же пошли с Мотей гулять по берегу и опять умирали со смеху, увидев на пляже горку, желоб которой заканчивался метрах в тридцати от моря, в расчете, видимо, на то, что ты с разгону их преодолеешь. Мы так хохотали, что привлекли к себе внимание, кто-то меня вдруг узнал:
— Ой, а это не вы снимались в «Московских окнах»?
— Нет, похож просто.
— А! Ну ладно, извините.
А Мотя довольно смеется.
После великой депрессии я был бодр, будто спешил прожить потерянное время.
Пока труппа отсыпалась после ночной попойки, я бегал, скакал, приседал, подтягивался — энергия била через край. В семь утра устраивал всем побудку и тащил куда-нибудь на экскурсию. У них похмелье, им плохо, они хотят спать, ноют всю дорогу, не понимают, зачем их куда-то тащит возмутительно бодрый Иванов. А я: «Посмотрите, какие виды, посмотрите, это же Южный берег Крыма». Мы приезжаем на Ай-Петри, и тут они протирают глаза: «Да, Коль, как классно, что ты нас вытащил!»
Все это время мы не расстаемся с Наташей — шашлыки, вино, купания до утра. И после очередного такого ночного «зависалова» я проводил ее до номера и она сказала — просто, будто предложила за руку поздороваться: «Не хочешь зайти?» И как-то меня, неожиданно для самого себя, это не обрадовало. Не то чтобы Наташа была такой ветреной и легкомысленной, а я вдруг стал высоконравственным и морально устойчивым, оба мы в ту пору одним миром были мазаны.
